Павел Вишняков - Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998)

Но этот опыт не стал привычкой – и ещё много раз мне приходилось бороться со страхом, с этой волной животного ужаса, отшибающего мозги, и каждый раз преодолевать его в самый последний момент.

Помню, как к третьему курсу всё пропало – и первое возбуждение от занятий ТУЖК, и мечтания о будущей службе, и радости от того, что потолок – это подволок, а пол – палуба… – всё пропало.

Учёба превратилась в рутину – навигация стала называться математическим обеспечением навигационных измерений, навигационные приборы и системы с шаманскими плясками у дефлектора Колонга плавно перетекли в изучение фазовых и импульсно-фазовых РНС с зубодробительными схемами приёмоиндикаторов, позади были курс легководолазного дела, морская практика – предметы, которые, как я сейчас понимаю, должны изучаться и повторяться все пять лет обучения…

Грин со своими Зурбаганами-Лиссами не вдохновлял, Платов навяз в зубах, после двух практик на кораблях песня «Экипаж – одна семья» вызывала идиосинкразию – будущая служба представлялась работой санитаром в дурдоме с ненормированным рабочим днём, негарантированными выходными и отпуском в месяце июбре…

Что я здесь делаю? – этот вопрос всё чаще стал звучать в моей голове, – учился бы сейчас в Москве, вот, если уволиться под зиму, то к июлю-августу уже дома окажешься…

И вдруг в один прекрасный день над дверями в училищные корпуса появились добротно изготовленные вывески. До сих пор помню – синего цвета, а на них написанные жёлтой краской, аккуратным шрифтом, древние выражения о море и моряках.

Там были (по латыни и по русски): «Navigare est vivare» – «Плавать – значит жить», «Navigāre necesse est, vivere non est necesse» – «Плавать по морю необходимо, жить не необходимо», там была и знаменитая геродотовская – о живых, о мёртвых и о тех, кто в море…

Их было много, их не снимали, они бросались в глаза, на фоне призывов крепить обороноспособность, учиться военному делу, ходить походами, изучать решения и претворять их в жизнь они были явно чужеродными, не из этого времени. Но никто их не снимал.

От них повеяло Арго и Одиссеем, Магелланом и Колумбом, Дрейком и Ушаковым – романтика вернулась в наши ротные помещения и учебные корпуса!

Чья это была идея – до сих пор не знаю. Но этот человек был великий педагог.

Романтика моря с тех пор не покидала меня – иногда скрывалась в служебной рутине, но не пропадала никогда, возвращаясь криком чайки, видом тропического звёздного неба, красотой полярного сияния, белой совой на РБУ, невесть откуда взявшейся в центре Баренцева моря…

На самом деле море я первый раз по настоящему увидел в 78-м году, на первой балтийской корабельной практике. Каспий морем не назовёшь (простите, каспийцы!), а до этого как-то не складывалось…

Но красота моря впервые открылась мне через год – в походе вокруг Европы, в Эгейском море. Необыкновенная голубизна и прозрачность, сменяющиеся ежесекундно образы на колеблющейся поверхности, барашки на гребнях волн – становилась понятной любовь древних греков к этой стихии.

Дежурили мы по камбузу – посуда, приборка, жир на тарелках, грязь, запахи соответствующие. И вот понесли мы с напарником мусор выбрасывать. Не особо разбираясь где наветреная, где подветренная стороны, вываливали лагуны за борт, вот дошла очередь и до батареи пустых консервных банок из-под варёной картошки. Набрали полны коробки и понесли, а выбрасывать почему-то стали по одной, а не скопом.

И вот тут я увидел этот свет из голубой глубины – банки погружались медленно-медленно, свет Солнца отражался от них, а в толще воды этот свет давал необычайные блики и ореолы. Банки уходили в глубину, и каждая играла свою световую мелодию в окружении необычайно чистой голубой воды, такой голубой, такой прозрачной…

Долго мы стояли у лееров и смотрели на исчезающую красоту, пока камбузный мичман не вылетел на палубу и, двумя словами нагадив нам в души, вернул нас в реальность.

Помнилась эта картин долго. И забылась – больше, чем на 10 лет…

…

Боевуя службу в 93-м году мы несли тремя кораблями – с СФ «Ленком» и «Бессменный, а с Балтики – «Дружный», у которого в плане БС был пункт, вызывавший если не жгучую, то вполне реальную зависть: официальный заход в Кадис. Нам, северянам, ничего подобного в плановом порядке не грозило, впереди маячила только Арабия (Тартус, конечно), поэтому решение Главкома пойти на Ленкоме в Стамбул вызвало среди экипажа нездоровый ажиотаж.