Дмитрий Яворницкий - История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3

Тем временем, сентября 2-го дня, вернулся из Кизыкерменя в Сечь запорожский казак Клим Шило с товарищем Дмитрием Богдановым и привез с собою ханский лист, который был доставлен из Бахчисарая в Кызыкермень каким-то мурзой и зашит в красную тафту. Вместе с листом Шило принес воеводе весть, что хан вышел из Крыма и стал на реке Каланчаке, на Очаковском и Кызыкерменском шляхах, в двух милях за Перекопом и в двенадцати милях от Сечи и Каменного Затона. Косагов дал Шилу трех новых товарищей и велел ему ханскии лист отвезти немедленно в Москву.

Из доставленного ханского листа в Москве узнали, что крымский хан уже получил подлинное известие о происшедшем между Польшей и Россией мире и о состоявшемся между польским королем и московскими царями союзе для борьбы против Турции и Крыма. Называя себя великим государем, светлейшим, славнейшим, величайшим и любезнейшим, обладателем престола великой Орды и великого крымского юрта, кипчацкой степи бессчетных татар, бессмертных ногайцев тацких и тевкецких, живущих меж гор черкесов, Селим-Гирей упрекал московских царей за союз их с врагами Турции и Крыма – за задержание в Москве крымского гонца мурзы Селешова, за умышленный пропуск времени для размена, по установившемуся давнему обычаю, с обеих сторон пленных и за намерение идти войной под Крымский полуостров и под турецкий город Азов: «Богу известно, что нарушенье (мира) не с нашей стороны; желаем от Бога, кто сей мир нарушил, и то взыщи Бог над ним; мы крепко радели, чтоб в обоих государствах не было задору и войны, а вы с нашим недругом с польским королем, договор, вечный мир и союз учинили на том, что другу их другом, а недругом их недругам быть» [20].

Русские цари, не скрывая более своих отношений к польскому королю, находили нужным действовать пока в отношении хана путем слова и для того написали новую грамоту в Крым. Повторив в новой своей грамоте прежние доказательства тому, что нарушение мирных договоров произошло не с русской, а с крымской стороны, и поставив на вид то, что об этом писано было и Мурат-Гирею, и Хаджи-Гирею, и самому Селим-Гирею, великие государи объявляют последнему, что если он желает быть с ними в миру, то должен безусловно воспретить татарам делать набеги под украинные русские города, немедленно прекратить войну с польским королем, постараться склонить султаново величество к царской и королевской дружбе и добиться у падишаха, чтобы все завоеванное турками у Польши было возвращено польскому королю. Кроме всего этого, хан должен немедленно царского гонца Никиту Алексеева и гетманского посыльщика Ивана Лисицу отпустить из Очакова в Переволочну, куда уже давно отпущен и мурза Селешов.

Кошевому атаману Федору Иванику и воеводе Григорию Косагову послан был из Москвы приказ, чтобы они, поговоря между собой, без замедления отправили с кем пригоже из Запорожья царскую грамоту к крымскому хану. Такой же приказ послан был в Севск воеводе Леонтию Неплюеву, а одновременно с ними и гетману Ивану Самойловичу. Последнему, кроме того, приказано было сделать у Переволочны на Днепре обмен посланного туда крымского гонца мурзы Селешова на царского гонца Алексеева и гетманского посыльщика Лисицу со всеми находящимися при них невольниками и с их пожитками. А для лучшей безопасности того размена поставить на перевозе сотника переволочанского с товариством и по размене пленных всех русских доставить в Москву [21].

Сносясь такими «любительными» грамотами с ханом, московские цари в это же время, согласно условию заключенного мира между Россией и Польшей, исподволь готовились к походу на Крым. Само собой разумеется, что как польский король, так и московские цари в таком предприятии, как война против басурман, не могли обойтись ни без запорожских, ни без малороссийских казаков. А между тем у запорожских казаков с гетманом обеих сторон Днепра в это время шли сильные пререкания и большой раздор. Гетман Иван Самойлович в пространном письме, писанном в конце октября 1686 года к севскому воеводе Леонтию Романовичу Неплюеву, высказывал в самых резких словах причины своего неудовольствия на запорожское войско.

«Да будет вашей милости известно, что на Запорожье послано от меня запасу 500 бочек, денег 2000 золотых, горелки 5 бочек; только ж я, вследствие их неблагодарности, пожалел утруждать людей и подводы под тот запас, потому что ни при каких из бывших гетманов подводами им запасов не вожено и не только подвод не посылано, но издавна, даже при Хмельницком, запасов совсем не давано. Только Брюховецкий тот обычай ввел, чтоб им давать всякий год запасы, но и при Брюховецком запасов подводами (к ним) не вожено, – сами они, запорожцы, от Кишенки челнами отыскивали запасы вешнею порой. Как тогда, так и теперь подводами им запасов не годится посылать, и впредь им в том следует отказать. А что до того, что я, уже при своем уряде, много раз тот запас подводами посылал, то делал я то для того, чтобы справиться с ними во время их шатости, так как они в прошлые времена не только к полякам, но даже к басурманам обращались со своими обсылками. И то радение мое об их управлении чинил по моей верности к великим государям и потому, что не мог с ними тогда сладить. Ныне же, когда, по мирным договорам, они уже поступили в подданство царского пресветлого величества, гладить их тем не годится. Конечно, давать им запасов я не отказываюсь и как определил приготовлять по 500 бочек оного на каждый год и назначил давать им по 2000 золотых готовых денег, так всегда и будет все то доходить к ним… Таким же способом и в этот год, еще с ранней весны я писал им, что запас уже готов и чтоб они сами для себя отыскивали его. Я обещал им доставить до Кодака, откуда они могли бы уже и сами его забрать, так как и дальше того бегают в Варшаву и в Краков за хлебом, а тут дома почему бы им не взять его? Однако они, упорно став на своем, не захотели отыскивать его. Писал ко мне генерал и воевода Григорий Иванович Косагов о том, что они, запорожцы, негодуют против меня, припоминая, как им в городах нет, по воле их сердец, чести. Но они и сами не хранят чести: приехав в города, они причиняют убытки (и делают) озорничества, старшину побивают и людей всяких бесчестят и хотели бы так делать, как делали при Брюховецком. В какой бы город они ни приезжали, останавливаясь там на дворах, окна в избах вышибали и печи разбивали, питье сами себе насильно у людей забирая, беспрестанно упивались, старшого городового или меньшого, кого хотели, побивали, и за то никогда не несли наказания. Всего этого я, при моем уряде, не допускаю, да и допустить не хочу. В городах приказываю удерживать их и впредь самовольства им не позволю, за что они и гневаются и негодуют на меня, забывая то, что во всем сами виноваты, потому что не хотят быть в настоящем исправлении» [22].