Борис Тарасов - Блокада в моей судьбе

Все это происходило на фоне постоянных взрывов. Иногда бомбы взрывались так близко, что все массивное старинное здание госпиталя ходило ходуном.

Мои первые самые сильные воспоминания о пережитом страхе в период ленинградской блокады связаны именно с этими фашистскими ночными бомбардировками города в сентябре 1941 года. До сих пор живы в памяти картины, как мы с мамой и маленькими братьями, сжавшись в комочек, сидим на полу в углу бомбоубежища среди множества таких же людей, застывших в ужасе от ожидания возможного попадания бомбы и мгновенной смерти. В такие моменты наступало трудно объяснимое ощущение общности своей судьбы с судьбами стоящих, сидящих и лежащих на носилках раненых, больных, истощенных взрослых и детей. Наверное, такое же чувство переживают пассажиры авиалайнера, обнаружившие, что их самолет падает и они находятся на пороге смерти. При этом каждый их них надеется на чудо, которое спасет их.

Мне помнится, что в эти напряженные минуты в бомбоубежище люди старались не смотреть друг на друга, не разговаривали, в основном сидели отрешенно, уйдя в себя, закрыв глаза. Было ощущение, что чья-то злая воля поставила мою жизнь и жизнь окружающих меня в этом подвале людей на острие лезвия, по одну сторону которого жизнь, а по другую – смерть. Все становилось каким-то зыбким и неопределенным. Каждая клеточка моего тела навек запомнила состояние полной беспомощности, невозможности что-либо сделать для спасения себя и своих близких. Это ощущение ожидания смерти просто разрывало душу, и я нередко убегал из бомбоубежища на улицу навстречу реальной опасности.

Тогда же я невольно сделал одно наблюдение. Большинство людей в бомбоубежище составляли раненые бойцы и командиры. Они уже побывали в боях, испытали страдания и страх смерти. Видимо поэтому перед лицом новой опасности в этом подвале они держались с каким-то достоинством и внутренней собранностью.

В один из таких фашистских ночных налетов мы, сидя в бомбоубежище, испугались не на шутку. Налет был очень продолжительным.

Раненые бойцы очень устали и измучились от долгого нахождения в душном подвале. Все ждали отбоя, то есть сигнала о том, что налет завершился (сигнал о начале налета и его окончании всегда подавался сиренами и дублировался по радио). Вроде бы на улице все стихло, но отбоя все не было. Мы сидели на полу, мама в центре, как наседка, а мы, дети, прижались к ней, чувствуя тепло друг друга и вместе вздрагивая от очередного взрыва.

И вдруг слышим, бомбы начали взрываться вновь, причем все ближе и ближе. В подвале мгновенно погас свет. Дело в том, что в этом бомбоубежище не было окон, поэтому не было необходимости придерживаться светомаскировки и обычно горела тусклая лампочка.

И вдруг наступила кромешная тьма. Глубокий подвал начал вздрагивать и буквально ходить ходуном от взрывов тяжелых бомб. Наступило ощущение, что раненые бойцы и с ними мы, малыши, похоронены заживо в этом подземелье. Глубокий ужас и страх просто сковал нас.

Наконец свет загорелся, и раздался общий вздох облегчения. В конце концов прозвучал сигнал отбоя и, еле живые от пережитого, все отправились по своим местам.

Нередко бывало, что не успевали мы добрести из бомбоубежища до дома, как вновь раздавался сигнал воздушной тревоги. Приходилось опять тащиться обратно. Мама обычно поручала мне вести за руку одного из младших братьев.

В этих ужасных условиях у мамы очень тяжело протекала беременность. Это я, конечно, понял позднее, с годами. Мужество, с которым она старалась держаться в те месяцы, спасая нас всех, сегодня просто потрясает воображение. Ей часто становилось очень плохо, а в духоте бомбоубежища – совсем невмоготу.

И вот во время одного очередного длительного налета мы сидим вокруг мамы на полу в углу бомбоубежища на своем обычном месте.

Мама вначале тихо постанывала, затем стала всхлипывать, видимо, превозмогая боль.

Через некоторое время подозвала меня и шепотом попросила подняться наверх, в госпиталь, и постараться принести ей воды. Взяв железную кружку, я отправился в путь.

Охранники не хотели выпускать меня из бомбоубежища, но затем все-таки учли мои мольбы. Я вышел из подвала и пошел искать воду по коридорам госпиталя. Наконец, набрав полную кружку, возвращался назад. И надо же такому случиться, что подходя к углу, где на полу сидели мама с малышами, я споткнулся о чьи-то ноги и упал. Холодная вода из кружки вылилась на лежавшего на носилках тяжелораненого бойца, который стал громко ругаться.