Николай Хохлов - Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова

Но если я и знаю примерно, как Яна живет, то мне трудно предположить, как она думает. Точнее – как она могла бы отнестись к моему званию сотрудника советской разведки.

Однако рискнуть, по-видимому, придется. Ведь я столь упорно старался в последнее время найти хоть кого-нибудь, способного разделить мои сомнения и проблемы. Кого-то, кто бы выслушал меня и не испугался, а захотел понять и помочь. Разве не тайная надежда, что именно Яна окажется таким человеком, приводит меня снова и снова в ее дом?

Да, конечно, страх, что эта надежда не оправдается, держит меня и заставляет пока молчать. Но нельзя же затягивать неизбежный шаг до бесконечности. Что я могу потерять, в конце концов? Еще одного иллюзорного друга?

Я набираюсь решимости.

– Яна, ты так ни разу и не спросила меня, где я работаю. Тебе что – неинтересно?

– Интересно. Но я жду, пока ты скажешь сам. Я же не знаю, имеешь ли ты на это право.

Я неловко улыбаюсь и стараюсь подобрать правильные слова:

– Не особенно… Но мне очень хочется тебе сказать… Знаешь… Вообще-то я сотрудник разведывательной службы…

Она поднимает голову и внимательно смотрит на меня.

Я заканчиваю фразу:

– …разведывательной службы, входящей в состав Министерства государственной безопасности.

По Яниному лицу пробегает тень. Она опускает голову и молча продолжает гладить. Я жду. Мы оба, видимо, не знаем, что говорить дальше. Потом я первый не выдерживаю молчания:

– Может быть, лучше было не говорить? Моя откровенность тебе, кажется, не особенно понравилась…

– Да нет, – Янин голос звучит очень ясно, и она пожимает плечами. – Я чувствовала, что с твоей работой связано что-то необычное, но не думала, конечно, что дело так плохо.

Она берет утюг, выходит из комнаты, возвращается с картонной коробкой и начинает собирать Маше завтрак на утро. Мы опять оба молчим.

Я сижу, рассматривая механически вышивку на подушках, и не могу отделаться от ощущения, что стал лишним в этой комнате. Чувство своеобразной обиды поднимается в моей душе. В конце концов, почему я обязан стыдиться моего положения? На моей совести нет никакого преступления. Почему я должен просить кого-то о понимании, совете, помощи? Неожиданно для себя я говорю Яне почти вызывающим тоном:

– По-твоему эта профессия столь позорна?

– Не знаю, – медленно, почти задумчиво отвечает она. – Мне не приходилось сталкиваться с работой МГБ. Только для порядочных людей…

Она запинается на секунду, но тут же решительно добавляет:

– Для порядочных людей есть много более приличных занятий.

– Спасибо, – горько бросаю я.

– Ты зря обижаешься, – грустно говорит Яна. – Ты же не можешь требовать, чтобы я лживо обрадовалась твоему несчастью. Хотя, может быть, ты просто любитель острых ощущений. Тогда, конечно, мое сочувствие тебе совсем неуместно…

Мне все кажется, что начни я сейчас говорить, мои слова зазвучат как оправдание. Поэтому я предпочитаю молчать.

Яна садится в кресло напротив, принимает свою любимую позу – локти на стол, подбородок в ладони – и внимательно смотрит на меня. Я понимаю, что она ждет объяснений, но заставляю себя встать и медленно говорю:

– Ну, что же. Мне, пожалуй, пора домой…

– Как хочешь… – отвечает Яна.

В голосе ее звучит все та же грустная нотка. Она подымается и идет в коридор. У самого порога я догоняю ее и поворачиваю к себе. Она откидывается назад, прислоняется спиной к стене и, заложив руки назад, чуть приподымает левую бровь. Я наклоняюсь к ней совсем близко.

– Почему ты молчишь?

– А что я могу сказать тебе, Коля? Неужели ты сам не понимаешь…

Из-за коридорной стенки внезапно раздаются пьяные голоса, разом и нестройно затягивающие разгульную песню: «Шумел камыш, де-е-ревья гну-у-лись». Потом чей-то визгливый и очень немузыкальный женский голос отчаянно включается: «А-а но-о-чка те-е-м-ная была…»

Я вопросительно смотрю на Яну.

– Дядя Вася, – кивает она головой на стенку, – наш сосед-сапожник.

Янина улыбка, относящаяся, наверное, к соседу, вдруг укрощает мое самолюбие. Я думаю, что, может быть, все гораздо лучше и гораздо проще, чем нарисовало себе мое усталое воображение. Я беру ее за локоть и тяну обратно в комнату. Она аккуратно высвобождает локоть, но в комнату возвращается.

Мы опять сидим друг против друга, и на этот раз я уже не избегаю ее взгляда.

– Яна, ты не права. Ты очень не права. Все совсем не так, как ты думаешь. Я числюсь сотрудником МГБ, это правда, но пришел к ним во время войны и по совершенно особым причинам. Самое же главное то, что я твердо решил уйти от них.