Николай Хохлов - Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова

Затем в поле зрения появилась некая Мария Комарова из отряда минского комитета партии. Было выяснено общими усилиями, что Комарова передала Галине за три дня до взрыва цветочную корзину с зарытой в землю миной.

Когда же в Москву стали поступать телеграммы от Куцина с описанием наших с Карлом похождений, картина всего случившегося окончательно запуталась.

Дело в том, что полковник Куцин подчинялся Четвертому Управлению НКВД СССР и категорически утверждал, что Галина взорвала Кубе по нашему приказу.

У НКВД своих фронтовых самолетов не было. В ответ на попытки генерала Судоплатова срочно вызвать в Москву Карла и меня партизанские посадочные площадки упорно отнекивались то плохой погодой, то концентрацией немецких войск в соседних гарнизонах. Но ни то, ни другое не помешало немедленно перебросить с лесного аэродрома в Москву девичий «букет» – Галину, ее сестру Валю, Надю Троян и Комарову.

Наш розовый пакет был окончательно забыт. Прилетев в Москву, Галина заявила, что она его даже не вскрывала. Позиция Четвертого Управления в дележе лавров оказалась слабой.

Но, несмотря на то, что Карл и я застряли в немецком тылу, у НКВД СССР был все же один неоспоримый козырь: мое неосторожное письмо, столь удачно пронесенное Марусей. Хотя Куцин и поругал тогда наше легкомыслие, но тем не менее он немедленно отправил содержание письма по радио в Москву. За два дня до взрыва на стол генералу Судоплатову легла телеграмма с подробным описанием, как и кем гауляйтер будет убит. Более того, по ошибке шифровальщика из текста телеграммы создавалось впечатление, что мина под кровать Кубе будет подложена в ближайший вторник, т. е. в тот самый день, когда и был произведен взрыв. Это удержало НКВД СССР в числе пожинателей лавров.

Точной и полной правды о тонкостях закулисной борьбы я никогда не узнал. Но, по рассказам Маклярского, длинный список лиц, замешанных в дело Кубе, и пухлые рапорта с противоречивыми версиями попали, в конце концов, на доклад к Сталину. «Вождь» якобы написал цветным карандашом наискосок заглавного листа короткую резолюцию: «Склоки прекратить. Девушкам – героев. Остальным – ордена».

Правительственный указ в начале 1944 года, распределивший награды по этому рецепту, положил конец спорам. Галина Мазаник, Надя Троян и Мария Комарова стали Героями Советского Союза.

Телеграмма о награждении, пришедшая в феврале, застала нас с Карлом уже в пути. Мы уходили от Минска в другие районы. Дело Кубе было только первым звеном в цепи наших партизанских приключений.

Вскоре после взрыва в гауляйтеровском домике нам пришлось снова приехать в Минск и воспользоваться немецкой формой. Бывшая дача Кубе на окраине города была выбрана для торжественной встречи двенадцати немецких зондерфюреров оккупированных областей. Встреча, подводящая итоги 1943 года, была назначена на середину декабря. Москва приказала нам организовать взрыв этого совещания. Связи на территории бывшей гауляйтеровской дачи у нас имелись. Наташа Моисеева, уборщица дачи, была нашей помощницей еще со времен подготовки ликвидации Кубе. После обмена длинными телеграммами с Москвой план операции был разработан. Карл и я выехали в Минск. Поскольку подсаживаться на немецкие попутные машины после истории с Кубе было уже небезопасно, мы воспользовались велосипедами.

В городе мы встретились со связными: Наташей, ее мамой, учительницей одной из минских школ, и с подругой Наташи – Лидой Чижевской. Настроение у наших помощников было боевым, и всем нам казалось, что успех обеспечен. Было решено, что мина будет заложена Наташей в день совещания в одну из бездействующих печек большой столовой в дачном доме. Обусловили план вывода семей и отхода самих исполнителей. Наташина мама наотрез отказалась уходить из города раньше дочери. Но мы очень спорить не стали. Так же, как и в деле Кубе, мина должна была взорваться тогда, когда исполнители были бы уже на пути в партизанский район. Оставалось одно последнее препятствие.

В связи с намеченным совещанием зондерфюреров имение и прилегающая к нему деревушка были объявлены запретной зоной, оцеплены колючей проволокой, и у единственного въезда-выезда поставлен патруль. Гражданских лиц тщательно проверяли, а, по расчету наших подрывников, мине полагалось весить не менее трех килограмм. Стало ясно, что провезти мину на оцепленную территорию лучше всего мне и Карлу.

Мы вернулись в партизанский лагерь. Отойдя подальше в лес, я расплавил на костре толовые шашки и залил коричневую, тошнотворно пахнущую массу взрывчатки в жестяную форму. Форма соответствовала кожаному чемоданчику, прихваченному нами из Минска. Остывший тол был заложен в чемодан и пристроен на багажнике моего велосипеда. Карл повез взрыватели и замедлительные карандаши. На этот раз наша поездка в Минск происходила на медленной скорости и в почтительном расстоянии друг от друга.