Эдуард Макаревич - Секретная агентура

Бенкендорф высоко оценил записку Пушкина о «Народном воспитании». И сказал в своем окружении: «Он все-таки порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно».

Предложение о сотрудничестве, по сути, предложение стать агентом Третьего отделения последовало Пушкину от Александра Ивановского – сотрудника Бенкендорфа. Он беседовал об этом с Пушкиным у него дома, когда тот болел, был в депрессии после отказа в прошении поехать в Париж. Пушкин, в конце концов, согласился с предложением Ивановского. Тем более, тот ему объяснил, что возможность путешествовать явно возрастет в случае сотрудничества. Договорились, что Пушкин утром приедет к Бенкендорфу, чтобы продолжить разговор. Но утром Пушкин отказался от этой затеи. У него была способность принимать быстрые решения, а поразмыслив, он нередко менял их.

Но контакты Пушкина с Третьим отделением продолжались, продолжалась переписка с Бенкендорфом. Пушкин идейно поддержал политику царя в деле подавления волнений в Польше в 1830–1831 годы, поддержал действия войск генерала Паскевича, усмирявших бунтовщиков. Поддержал своими высказываниями и оценками, а главное – своим поэтическим словом, сначала, еще до взятия Варшавы, в стихотворении «Клеветникам России», где не только о Польше. Он бросает упрек просвещенной Европе. А ведь упрек-то до сих пор современен.

А после известия о взятии Варшавы, что совпало с годовщиной Бородинского сражения, он пишет стих «Бородинская годовщина».

Общественное мнение во многом под влиянием Пушкина с пониманием восприняло действия императорской власти в отношении Польши и перемололо брюзжание Европы по сему поводу.

А Пушкину разрешили работать в архивах над историей Петра I. Кроме того, он был зачислен на службу в Коллегию иностранных дел (номинально) с жалованьем 5 тысяч рублей в год.

Когда Пушкин решил издавать «Литературную газету», он обратился за помощью к Бенкендорфу. По просьбе Третьего отделения ему было выделено из казны 20 тысяч, потом еще 30 тысяч рублей.

Еще раз Пушкин обратился к Бенкендорфу во время конфликта с тогдашним министром образования президентом Академии наук Сергеем Семеновичем Уваровым, курировавшим печать. Тот неодобрительно относился к литературно-издательским планам Пушкина. Но главное, он ненавидел Пушкина за его эпиграмму о нем, задевавшую его мужское самолюбие.

Эпиграмма сия известна хорошо.

Князь Дундук – это Михаил Андреевич Дондуков-Корсаков, председатель Петербургского цензурного комитета. У него с президентом Академии Уваровым были «любовные» отношения. Уваров и поспособствовал продвижению своего «любовника» в вице-президенты. Об этом и эпиграмма. Было за что Уварову ненавидеть Пушкина. Скандал случился отменный. И урегулировал его Бенкендорф, за что Пушкин был ему очень благодарен.

По сути Пушкин и литераторы его круга в 30-е годы XIX столетия выбирали не роль оппозиционеров, а партнеров правительства, а точнее, Третьего отделения, как части императорской власти. Партнерами власти они становились потому, что не чужды им были некоторые замыслы ее.

В то время в России было два течения в оппозиции: революционное (это ненавистники самодержавия Герцен, Огарев, Сунгуров, Белинский, братья Критские), и либеральное, в котором конфликтовали «славянофилы» и «западники». Пушкин, Вяземский, Баратынский, Хомяков принадлежали к «славянофилам», Чаадаев к «западникам». Революционеры жаждали революции, либералы считали – революция не нужна, а нужны реформы сверху с учетом народного мнения. Только при этом «славянофилы» были патриотами России, а «западники» видели ее подобной Европе во всем. Взгляды и интересы «славянофилов» Третьему отделению были ближе. Оно вообще на реформы смотрело, как и подобает спецслужбе, через призму патриотизма.