Хайнц Фельфе: На тайной службе у Москвы. Как я переиграл ЦРУ

Но это никак не касалось моего отношения к отцу. Чистый и честный по характеру, прямолинейный по своим политическим взглядам, он многое дал мне и решающим образом повлиял на формирование моего характера. Для меня он, если не брать его профессию, был примером. После окончания военной службы отец поступил на работу в полицию и дослужился до должности начальника отдела по наблюдению за нравами в Дрездене. Отец был начитанный, стремящийся к расширению своего кругозора человек. Раз в месяц он обязательно ходил в оперу. От него я унаследовал тягу к знаниям, хотя в школе это на первых порах и не проявлялось. Каждую субботу я получал от него в подарок книгу. К дням рождения, рождеству и другим памятным датам от отца и других родственников я получал в среднем ежегодно до 20 книг, и скоро моя библиотека стала очень большой. К сожалению, она была полностью уничтожена 13 февраля 1945 года во время англо-американского воздушного налета на Дрезден — город Августа Сильного и Сикстинской мадонны.

Кроме того, отец для меня являлся олицетворением доброты. Он никогда не поднимал на меня руку, потому что был убежденным противником насилия в любой форме.

В 1928 году отец вышел на пенсию. Над Германией в это время начали сгущаться зловещие тучи экономического кризиса, безработицы и ожесточения политических нравов. Беспомощно и с разочарованием смотрел он на развитие событий, на крах своей мечты о спокойной и обеспеченной старости. Теперь пришлось приспосабливаться к существующим условиям. Однако нужда не поселилась в нашем доме, у нас даже еще оставались средства и на то, чтобы оказывать помощь другим.

Как чиновник отец отличался исключительной пунктуальностью. Даже почерк его мог служить образцом каллиграфии. Став пенсионером, он по-прежнему не терпел расхлябанности. На каждый день и неделю у него всегда имелась четкая программа.

Отец был беспартийным и считал, что чиновнику заниматься активной политической деятельностью не следует, хотя он должен обладать активным политическим мышлением. Это, по его мнению, было необходимо для того, чтобы, во-первых, всегда действовать «в высших интересах немецкой нации» и, во-вторых, сохранять «собственное критическое политическое суждение». Так отец последовательно воспитывал и меня.

Он любил Германию, гордился вкладом своей родины в мировую культуру. Политическую и моральную этику немецкого чиновника отец видел в том, чтобы верно служить своему отечеству и подчинять ему личные интересы. Дисциплина, порядок и прилежание были для него неприкосновенными добродетелями и решающими факторами, которые, по его мнению, должны гарантировать внутреннюю сплоченность всего немецкого народа. Действовать в этом направлении он считал своим высшим патриотическим долгом. Отсюда логически следовало, что нарушение дисциплины и порядка является предательством интересов Германии, подрывом ее национальных устоев, ее добродетелей и силы независимо от того, с чьей стороны это нарушение исходило. В этой связи он выступал даже за чрезвычайные меры, если существующие законы не обеспечивали спокойствие и порядок, отдавал приоритет военным мерам перед политическими, юридическими, экономическими и другими соображениями.

Отец считал, что на Германии в историческом и географическом плане лежит особое обязательство быть для народов Европы образцом порядка и дисциплины. Таким был мой отец. Когда я, находясь в плену в Нидерландах, узнал о его смерти, то пролил немало слез.

О моей матери мало что можно сказать. Она была второй женой отца и на двадцать лет моложе его. Очень энергичная, а иногда импульсивная, она определенным образом дополняла по характеру отца. Ее родители имели дело в Баутцене [2] Город в области, заселенной преимущественно сорбами — славянским меньшинством в Германии, сейчас входит в состав ГДР. — Прим. перев. . Когда в городе бывали базарные дни, сорбские крестьяне оставляли свои товары в доме бабушки и дедушки, где я часто гостил. Беседы с крестьянами для меня всегда оказывались интересными, и я даже познакомился поближе с одним пареньком из их среды. Позже он стал священником. Для сорбского крестьянского сына это кое-что значило. Во времена нацизма я с ужасом узнал, что его арестовали. Впечатления от тесного общения с сорбами (мой отец тоже говорил по-сорбски) были одной из причин того, что я никогда не мог понять и тем более одобрить расовую теорию нацистов.

Школа, в которую меня отдали родители по рекомендации одного знакомого профессора педагогики, была основана в Дрездене после Первой мировой войны и считалась передовым для того времени государственным учебным заведением. В процессе обучения в ней опробовались и применялись новейшие знания в области педагогики и юношеской психологии. Для новичков эта школа выглядела, наверное, чем-то вроде страны чудес. Совместное обучение мальчиков и девочек, обмен учениками между классами, регулярное пребывание одного из классов в полном составе в школьном интернате в сельской местности — конкретные примеры новых для того времени методов школьного воспитания. Развитие на специальных курсах музыкальных способностей или склонности к ремеслам было так же естественно, как и преподавание в небольших по числу учеников — от 15 до 30 человек максимум — классах. Столы и стулья для учащихся с первого класса, практическая работа с микроскопом и инструментами для анатомического препарирования, с теодолитом и мерной рейкой, регулярная демонстрация кинофильмов и ежегодные выборы директора школы коллегией учителей — все это являлось новшеством для двадцатых годов.