Адольф фон Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

– Какое отношение эта чушь имеет к Сталинграду? – пришел в негодование один из обер-ефрейторов. – К черту! Выключить его!

Радио тут же было выключено.

Примерно через десять дней меня снова перевели, но на этот раз на освободившуюся койку офицерского отделения. Тамошняя атмосфера была скучной, в отличие от ситуации в отделении для рядовых. Причина этого, однако, заключалась не в моих товарищах по палате, но в ответственной за нас медсестре, которая, явно уже давно бывшая по ту сторону добра и зла, не находила ничего привлекательного, обихаживая массу мужчин. Она выполняла все, что предписывал ей долг, но на этом и все! Мы получали положенного объема порции, но ни о каких «добавках» и тем более алкоголе речи не могло и быть. Что касается еды, то я был не очень разборчив. Но без алкоголя весь уют обстановки для меня пропадал. Поэтому я как-то спросил сестру:

– Разве нам не положено здесь вино или шнапс?

– Нет.

– Ну почему же нет?

– У нас ничего этого нет.

– А вот в бараке для рядовых откуда-то находится.

– Но не у нас.

– Тогда разрешите мне еще один вопрос. Я полагаю, что вы, врачи и сестры, тоже питаетесь в этом же бараке. Неужели вы совсем не употребляете вина?

Медсестра не произнесла в ответ на мой вопрос ни единого слова и вышла из палаты с обиженным лицом.

Но вечером мы получили красное вино. Лица товарищей по палате просветлели, и отблеск этого просветления появился также на лике почтенной матроны. Атмосфера перестала быть скучной…

На следующий день нас как бомбой поразило известие, что русские стоят у ворот города. Это прорвалась танковая дивизия русских. (18 февраля 1943 г. передовые танковые части советских войск (25-го танкового корпуса) прорвались почти к Запорожью. Но немцам тогда удалось отбиться и даже перейти в контрнаступление, снова захватив Харьков. Город Запорожье был освобожден только в октябре 1943 г. в ходе беспримерного штурма в ночь с 13 на 14 октября с участием более 200 танков и САУ 23-го танкового и 1-го гв. механизированного корпусов, ошеломивших немцев, не ожидавших такого после напряженного и кровавого дневного боя. – Ред.)

Меры были приняты срочные и целенаправленные. Поступил приказ: раненых и больных тотчас же вывезти по воздуху.

Мы быстро собрали свои вещмешки и автобусами были доставлены на аэродром. Там уже стояли бесконечные ряды носилок с тяжелоранеными, в бараке и под открытым небом сидели сотни легкораненых и больных. Воздух дрожал от рева самолетных моторов. Непрерывно садились самолеты всех возможных типов, принимали на борт человеческий груз и поднимались в воздух. Картина нежданно навалившейся беды, но и готовности помочь и отличной организации. Люфтваффе снова оказалось на высоте! Тем не менее должно было пройти по крайней мере двадцать четыре часа, пока этот лагерь раненых и больных будет эвакуирован.

– Господин майор, – обратился ко мне пожилой вахмистр, одна нога которого была загипсована, – нами не будут заниматься, пока здесь остаются тяжелораненые. А не провести ли нам эту ночь в бараке?

Так мы и поступили. Во второй половине следующего дня поле аэродрома опустело. Капитан «Юнкерса» пробурчал:

– Я могу принять еще пятнадцать человек.

Поднялись только вахмистр и я – мы были последними. Через несколько минут «Юнкерс» был в воздухе.

С высоты птичьего полета мы смотрели на бесконечные русские просторы – леса, леса, леса с редкими дорогами и редкими селениями. Я осознал, какие неслыханные труды проделали наши войска, когда они пешим маршем и с боями прошли этот путь. И еще мне стало ясно, что именно в этих просторах, где иссякнут силы любого нападающего, и заключена оборонительная мощь этой страны. (Прежде всего в силе сопротивления и степени жертвенности народа, населяющего эти просторы. – Ред.)

Мы провели ночь на аэродроме в Галиции. Затем снова поднялись в воздух и под ослепительными лучами солнца над белым морем облаков, совершив промежуточную посадку в Бреслау [37], во второй половине дня приземлились в Берлине, цели нашего путешествия. Автобусами нас стали развозить по госпиталям. Все они были переполнены. Наконец, меня приняли в госпитале им. Гинденбурга в Целендорфе [38]. Выйдя из автобуса, нам пришлось пройти между двумя рядами гражданских жителей, которые смотрели на нас частью с любопытством, а частью с сочувствием. После проведенной дезинфекции нас ждало нечто непредставимо прекрасное.