Виктор Попов: Советник королевы - суперагент Кремля

Какой будет теперь реакция премьера на поступки человека, «предавшего свою страну» и оказавшего огромные услуги противнику Британии — Советскому Союзу?

Все знали о том, как в те годы относилась к СССР М. Тэтчер. Еще в молодости в изданной ею брошюре она писала: «Угроза миру исходит от коммунизма». Будучи лидером консервативной оппозиции в стране, она не раз обвиняла СССР в агрессии, в стремлении к мировому господству. В связи с одной из ее речей министр обороны лейбористского правительства даже обвинил ее в «желании воевать с Россией».

Как же теперь она будет квалифицировать преступление англичанина, ставшего советским разведчиком, и будет ли она требовать сурового наказания?

И тон, и содержание выступления премьера оказались неожиданными для многих членов парламента, настроенных весьма воинственно. Речь премьера была спокойной, как будто речь шла не о сенсационном событии, не о крупнейшем за всю историю Англии провале английских спецслужб, а о событии, которое касалось больше истории, чем современности.

Она сообщила, что службам безопасности в дополнение к прежним разоблачениям стало известно имя одного советского шпиона, входившего в так называемую «кембриджскую группу» советских разведчиков, начавших свою деятельность еще до войны. «На этой неделе, — начала свою речь М. Тэтчер, — профессор Блант был публично назван «подозреваемым советским агентом». Раскрытие этого факта вызвало глубокое сожаление… Профессор Блант признал, что был завербован русской разведкой до войны, когда он находился в Кембридже».

Тэтчер уважительно называла Антони Бланта не иначе как профессором, что вызвало осуждение некоторых ее коллег по парламенту. Они предпочитали называть его «изменником», «преступником» или «предателем». Тэтчер сообщила, что в 1940 году Блант поступил в кадры английской Службы безопасности, то есть стал «двойным агентом». «Сегодня нам кажется экстраординарным, что человек, который не скрывал своих сокровенных убеждений (то есть своих симпатий к Советскому Союзу. — В. 17.), мог быть принят на секретную службу в государственный аппарат». Этим и ограничилась премьер в своей критике действий английских служб безопасности.

Далее она признала, что в 1940–1945 годах Блант передавал сведения и документы русской разведке, но английская сторона до сих пор не знает, что это были за материалы. Можно было догадываться, что прежде всего он направлял в Москву те сведения, которыми располагал по своей службе в Лондоне. Это, по мнению Тэтчер, были важные материалы, так как она признала, что Блант нанес стране «серьезный ущерб».

Но здесь же премьер вновь постаралась приуменьшить значение передаваемых Блантом данных, так как, по ее словам, военные операции Англии в результате действий Бланта «не были поставлены на грань катастрофы», а заявления прессы о том, что Блант подвергал опасности жизнь английских секретных агентов в Голландии, «не имеют под собой оснований». Продолжая рисовать оптимистическую картину, она говорила, что после 1945 года Блант возобновил свою карьеру в области живописи и потому не имел доступа к секретным материалам, да и вообще после 1945 и до 1951 года «он не передавал информацию русским». В ходе дебатов у парламентариев возникло много вопросов, в том числе по этой части выступления. Премьера спрашивали, откуда ей известно, что Блант не передавал в те годы информацию русским и как он себя вел начиная с 1951 года, после разоблачения его коллег — ведь об этом могла знать только Москва.

Противоречивой была и вторая часть сообщения премьера. Так, она сказала, что с 1951 по 1956 год Блант помогал Филби в контакте с русской разведкой. Парламентарии задумались: как же он мог помогать Филби, «не имея контакта с русскими»? Или он то прерывал связь с русскими, то ее возобновлял? Так всё окончательно запуталось. Когда же Блант прекратил связь с русской разведкой? — снова и снова задавали вопрос англичане, — в 1945, 1951 или в 1956 году? А может быть, позднее? А возможно, и вообще ее не прекращал?

Чем же объяснялась такая непоследовательность заявлений М. Тэтчер, речи которой обычно отличались строгой логикой? Стремлением скрыть какие-то факты? Или тем, что она просто повторяла заявления Бланта, который хотел запутать следователей и действительно сумел сбить их с толку? Или желанием искусственно приуменьшить значение всей этой истории, болезненной и для английских спецслужб, и для правительства?