Анатолий Терещенко - Хождение по катынским мифам

Советский Союз отправил в Германию тех поляков, части и подразделения которых располагались на территориях, попавших в зону немецкой оккупации. Естественно, для сотрудников НКВД не составляло труда определить, что часть пленных не поляки, а германская пятая колонна, и их в числе прочих по всей вероятности предложили выдать немцам.

Согласно документом при обмене Германия отказалась принять более 20 000 поляков, ссылаясь на то, что они по договору не попадают под немецкую юрисдикцию. По всей видимости, это были люди Канариса.

А Гитлер, не желая портить отношения со Сталиным, элементарно проигнорировал своих украинских союзников. В результате этого предательства в руках у советского руководства оказалось 20 000 хорошо вышколенных немецких диверсантов украинского происхождения.

Встал вопрос — что с ними делать? Думается, было принято решение отделить рядовой состав и отправить его в глубь страны вместе с пленными поляками, а командный состав уничтожить.

Вот и вся версия Смирнова.

Правда, он где-то нашел информацию о том, что в официальном протоколе эксгумации, проведенной после войны, указывается, что «жертвы были умерщвлены выстрелами в затылок из немецких пистолетов марки Р-38 «Вальтер».

Однако застреленных поляков из «Вальтера» и захороненных было немного. Большинство же, как это видно на фотографиях, убиты штыками или пулеметными пулями крупного калибра».

Мне такой информации в руки не попадало. А вот подозрение, что в некоторых могилах лежат не поляки, а оуновцы, воевавшие против поляков, может иметь под собой основу правдоподобности. И их могли расстрелять немцы, так как в это время Гитлер негодовал по случаю провозглашения во Львове без согласия с ним Украинской державы и переарестовал всё руководство ОУН во главе со Степаном Бандерой.

Об этом говорят факты — и фальшивая форма на трупах, и число убитых, почти точно совпадающее с количеством офицеров диверсионной армии.

Представлю ещё одну находку. Её сообщила читательница «Военно-исторического журнала» Н.Ф. Фелисова.

Как известно, — писала она, — «с 28 декабря 1945 года по 4 января 1946 года в Ленинграде военный трибунал судил немецко — фашистских карателей…Судили 11 человек, 8 из них были приговорены к ВМН — смертной казне через повешение, 3 — осуждены на различные сроки, сосланы на каторгу.

Я была делегирована на суд, как представитель молодежи… Особенно мне врезался в память допрос подсудимого немца Арно Дюре, 1920 года рождения.

Дюре в своих показаниях говорил, что он и другие подсудимые служили в батальоне «Особого назначения»…

В сентябре 1941 года Дюре был переброшен в район Катыни и здесь вместе с другими по ночам рыл ямы (днем спали)… Несколько дней в октябре-ноябре 1941 года СС на машинах возили трупы польских, русских офицеров…евреев. Было уложено в подготовленные ямы 15–20 трупов.

Дюре показал, что в германских газетах он сам видел снимок этой могилы, причем под снимком было написано, что это сделали русские.

Военный трибунал осудил Арно Дюре на 15 лет каторги, возможно, он ещё жив и мог бы дать показания».

В 1988 году в Лондоне вышла книга Ромуальда Святека «Катынский лес», основанная на английских архивных документах. Встречена она была вполне понятно недоброжелательными отзывами в польской прессе из-за того, что автор практически занял позицию Нюрнбергского трибунала в вопросе о катынской трагедии. О побуждающем мотиве написать такую книгу он говорил так: «В мае 1950 года я очутился в советском лагере в Воркуте среди немецких военнопленных, членов польского ополчения, власовцев, бандеровцев, воевавших на стороне Германии… там, в лагерях, часто горячо обсуждались вопросы относительно катынской бойни…

В течение семилетнего пребывания в разных лагерях я встречался с сотнями немецких военнослужащих, которые говорили, что после осады Смоленска летом 1941 года они видели лагеря с польскими военнопленными на оккупированной немцами советской территории.

Я встречал также некоторых жителей из окрестностей Смоленска, подтверждающих свидетельства немецких пленных. Но окончательно мое мнение о Катыни изменилось после того, как я встретил в лагере № 4 в Норильске одного польского офицера.

Капитан Владислав Зак из Кракова, попавший в плен в сентябре 1939 года, не имел оснований лгать, когда рассказывал мне, что он избежал трагической участи польских офицеров в Катыни только потому, что за две недели до начала германо-советской войны он был переведен НКВД из лагеря под Смоленском в тюрьму, которая находилась в Москве…».