Анатолий Терещенко - Хождение по катынским мифам

Шумно разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась. В дни приезда машин на дачу прибывали дополнительные солдаты из какой-то немецкой воинской части. Для них специально ставились койки в помещении солдатского казино, организованного в одной из зал дачи. В эти дни на кухне готовилось большое количество обедов, а к столу подавалась удвоенная порция спиртных напитков.

Незадолго до прибытия машин на дачу эти солдаты с оружием уходили в лес. Очевидно, в место остановки машин, так как через полчаса или через час возвращались на этих машинах вместе с солдатами, постоянно живущими на даче.

Это обстоятельство, а также то, что я несколько раз замечала следы свежей крови на одежде двух ефрейторов, заставило меня внимательно присмотреться к тому, что происходило на даче.

Тогда я и заметила странные перерывы в движении машин, их остановки в лесу. Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей — двух ефрейторов…

Из всего этого я заключила, что немцы на машине привозили на дачу людей и их расстреливали.

Я даже приблизительно догадывалась, где это происходило, так как, приходя и уходя с дачи, я замечала недалеко от дороги в нескольких местах свеже набросанную землю. Площадь этой земли ежедневно увеличивалась в длину».

На вопрос сотрудников Специальной Комиссии, что за люди расстреливались в лесу близ дачи, Алексеева ответила — расстреливались военнопленные поляки.

Интересные показания дал Комиссии профессор астрономии, директор обсерватории в довоенном Смоленске Б.В. Базилевский.

С приходом немцев он был насильно назначен заместителем бургомистра Смоленска. Его начальником являлся бывший адвокат-предатель Б.Г. Меньшагин, впоследствии бежавший вместе с немцами. Он пользовался у фашистов особым доверием. В начале сентября 1941 года Базилевич обратился с просьбой к Меньшагину походатайствовать перед комендантом города фон Швецом об освобождении из лагеря № 126 педагога Жиглинского.

Фашист ответил бургомистру, что им «получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе».

На просьбу об освобождении Жиглинского ответил отказом.

Меньшагин поделился об этом с Базилевским, который невольно возразил своему начальнику, заметив, «что может быть жестче существующего в лагере режима?»

«Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил, — вспоминал Базилевский:

«Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить…

Есть такая директива из Берлина, только ради всего святого никому об этом не говори».

Через несколько дней Базилевский снова поинтересовался судьбой поляков, на что Меньшагин ответил:

«С ними уже покончено. Фон Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска».

Базилевский также рассказал Комиссии о своей беседе с зондер-фюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом — прибалтийским немцем, хорошо говорящим по русски:

«Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а потому уменьшение населения Польши послужит удобрением почвы и создаст возможность для расширения «жизненного пространства Германии».

В связи с этим Гиршфельд с бахвальством рассказал, что в Польше интеллигенции не осталось совершенно, так как она повешена, расстреляна и заключена в лагеря».

Наряду с поисками «свидетелей» немцы приступили к соответствующей подготовке могил в Катынском лесу: изъятие из одежды расстрелянных ими поляков всех документов, отмеченных датами позднее апреля 1940 года.

Как установила Комиссия, для раскопок могильников фашистами были использованы советские военнопленные до 500 человек, специально отобранные из лагеря № 126.

Врач Чижов А.Т., работавший в лагере № 126 по специальности, показал: «…Примерно в начале марта месяца 1943 года из Смоленского лагеря военнопленных № 126, из числа более физически крепких пленных, отобрано было несколько партий, общим количеством до 500 человек, для направления, якобы, на окопные работы. Впоследствии никто из этих пленных в лагерь не вернулся».

Гражданка Московская А.М., работавшая в период оккупации на кухне в одной из немецких воинских частей, сообщила Комиссии, что в апреле 1943 года в своем сарае случайно наткнулась на неизвестного человека, который оказался русским военнопленным.