Александр Сладков - Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

В госпитале самый разгар. Нам указывают свободные койки, вразброс по всему бункеру. Я падаю и отрубаюсь.

Утро в нашем бункере начинается с перепалки.

– Петруха! Ты забурел? А-ну, давай волоки!

– Я три часа назад выносил!

– Взял и понес! Припух, блин…

Санитары перепираются: кому выносить таз с отрезанными за ночь конечностями. Обыденный ритуал. Лысый боец кряхтя отрывает от бетонного пола страшную емкость и тяжко, переваливаясь с ноги на ногу, прет этот груз по лестнице вверх.

С этого дня нас никто не сопровождает. Скопенко занят. Работаем по своему плану. Вот сейчас нам нужно перебежать через дорогу. Мелочь, правда? А вы представьте себе интенсивную трассу. Пускай московскую кольцевую. И надо ее пересечь. При этом не попасть под машину. А если это не машины летят, а пули? Задача выполнимая, но требует некоторой решительности. На той стороне, за автобусной остановкой из красного кирпича – морская пехота. Северный флот. Они только что прибыли на помощь Рохлину и его солдатам. Здесь позиция моряков-минометчиков. Они разворачивают свои «подносы».

Я встаю на колено. Так, что у нас здесь… Просто так перебегать простреливаемое пространство не следует. Надо поглядеть туда-сюда, определить, откуда ведут огонь, и постараться на бегу как можно дольше оставаться в слепом, невидимом для врага пространстве. Была бы шашка, можно было бы задымить. Но… нема! Случайно опускаю взгляд. У меня под ногами разорванный бронежилет, застывшие желто-багровые брызги. Кому-то не повезло. Видать, осколком навылет. Аж кевлар растрепало.

Отталкиваюсь и бегу. За мной Кук. Хромая Молния с камерой на плече, зажав меж пальцев бычок, не торопясь пересекает дорогу. Я уже привык к этим штучкам. Бегать так быстро, как мы, у него все равно не получается. Вот он и гусарит.

В кирпичной автобусной остановке – командный пункт. Летеха и боец с рацией. Немного растеряны. Летеха, увидев нас, вынимает откуда-то портупею. Затягивает ее на поясе своего новенького бушлата. Без лишних слов я протягиваю вперед микрофон.

– Моряки? И как вы себя чувствуете здесь, на земле?

Над нами свистит снаряд. Летеха, улыбаясь, указывает пальцем в небо.

– Сами слышите – летают. Ну не очень уютно, скажу. Много моряков необстрелянных.

Гремят два разрыва. Морпехи ныряют за стену, мы, используя дымовую завесу, возвращаемся на территорию больничного корпуса. В бункере работа кипит. Кровавый конвейер. На столах внизу, прямо у входа – раненые. Одни полностью голые, другие по пояс. Вокруг них хлопочут врачи. Бинты, капельницы, усталые лица. Чуть правее – небесная канцелярия. Боец в цветастом гражданском свитере день и ночь стучит грязными пальцами по маленькому «Ундервуду». «Петров? Ранен… Гайнутдинов? Убит».

Скопенко принимает нас в подземной своей резиденции, там, где живет разведбат. Тут же на койке напротив сидит заместитель комкора по тылу, улыбчивый, какой-то уютный полковник. Фамилия его Севастьянов. Он листает блокнот:

– Смотрите, я вот тут стихи написал…

Начинает монотонно читать. Про войну, про российских солдат, про подвиг. Потом вдруг оживляется:

– Нет, лучше всего ребята из огнебата написали, там, на стенах. Я даже пометил себе… Вот! «Дудаев, ты пидор!» Или вот еще: «Дудаев, тебе п…ц!» И главное, подпись такая конкретная: «Огнебат»!

Услышав про огнебат, Скопенко оживляется:

– Да, «химики» прибыли, это хорошо. С огнеметами дело быстрее пойдет. Огнебат кого хочешь уговорит сдаться.

Мы выпиваем по рюмочке и уходим в свой бункер.

– Эй, Сладков!

Я удивленно поворачиваюсь и с трудом разглядываю в полумраке Хромую Молнию. Мой оператор сидит на панцирной койке в самом углу бункера. В обнимку с огромным солдатом. Солдат такой большой, что даже Вадик с его габаритами выглядит средненько.

– Сладков! Ну-ка сделай нам коньячку!

И развязано машет мне рукой, как официанту. Возле операционной стоит сорокалитровая молочная фляга. Вот только вместо молока в ней трофейная золотистая жидкость. Я перекидываю через руку первую попавшуюся тряпку, зачерпываю эмалированной кружкой коньяк, и, лавируя между носилками, капельницами и кроватями, подхожу к Вадику и солдату. Солдат заходится в страшном кашле. Вадик протягивает ему коньяк:

– На, глотни.

Тот жадно пьет. Вадик по-отечески похлопывает его по плечу.

– Вообще-то тебя растереть надо бы, если по-хорошему. – И, уже обращаясь ко мне: – Геройский парень! Говорит, командира грудью прикрыл! Видишь, как после попадания в «броник» кашляет!