Александр Сладков - Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

– Мамед, Мамед, давай ящик, давай!

– Заряжай!

Бац! Бац! Бац! Бац! Минометы звенят! Один боец перегружает с места на место пустую зеленую тару. Грязный бушлат. Клапана солдатской шапки опущены. Лицо, черное от гари, как у шахтера в забое. В глазах ноль эмоций – ни страха, ни отчаяния, ни усталости. Машина войны.

– Третий готов!

– Тридцать девять!

– Прицел тринадцать тридцать девять!

Одни дергают шнуры, другие слушают рацию, третьи что-то пишут в своих тетрадочках, четвертые снаряжают кассеты, доставая мины из ящиков, удерживая между пальцами по две штуки в каждой руке. Как бутылки перед хорошей пьянкой.

Бац! Бац! Бац! Бац!

Вадик и Кукушкин снимают. Я подхожу к двум офицерам. Сидят нога на ногу на снарядных ящиках. Позы усталые.

– Ну что тут?

– Да сколько можно… Зачем воюем? Ладно бы на нас напали, а так…

За воротами завода беженцы. Русские. Сумки на тележках с колесиками. Котомки, связанные между собой, перекинутые через плечо. Бабки, в основном, и дети. Среди них только один мужчина. Коричневая болоньевая куртка на синтепоне. Старая офицерская шапка со следами кокарды. Яростно жестикулирует. Кулак сжат, указательный палец выставлен.

– Стреляют от жилых массивов! Наши, местные чеченцы. Подъезжают ночью к жилым домам. На самоходке. И начинают стрелять по военным. Постреляют, постреляют – и назад. А военные давай бить артиллерией! А в домах-то люди. В подвалах!

Переходит дорогу женщина. Аккуратное пальто, элегантно поднятый меховой воротник. Большой вязаный берет. Очки. Интеллигентка. В одной руке чемодан. Другой рукой прижимает к груди малышку. У той во рту соска, на груди слюнявчик. Как будто ее минуту назад кормили.

В мирное время военные то и дело учатся выживать: изучают оружие, его поражающие факторы… Копают на полигонах окопы, делают друг другу учебные перевязки. А на войне под ударом оказываются гражданские – тетки, бабки, дети, деды… Путаются во время боев под ногами. На их дома сыплются бомбы. Во дворах взрываются мины. Их убивают в первую очередь. А военным заниматься гражданскими некогда. Воевать надо.

В пятидесяти метрах от минометчиков выносной пост. Лицо у солдата угрюмое, черное от пороха и недосыпания. Автомат он прижимает к груди, как ребенка.

– Чеченцы тоже приходят: вы наши дома рушите! А что я могу поделать?

Помолчав, пожевав губами неожиданно добавляет:

– Хочется… пристрелить.

У штаба Рохлина – БМП. Одной задней дверцы нет. Оторвана. Рядом полковник. Небольшого роста. Небритый. Глядит исподлобья. Голос хриплый.

– Я полковник Скопенко. Зам комкора. Вы что тут в тылу жметесь? Ну-ка, давайте в машину!

Ничего себе в тылу. А куда ж мы поедем, если здесь все в крови и постоянно стреляют! Я заглядываю в десантный отсек. Мама! И там кровь. Целая лужа. И еще какие-то фрагменты внутренностей на дне. Как будто, извините, свинью разделали. Я-то понимаю, кровь человеческая. Сюда раненых в этом отсеке везли, а теперь, обратно, с оказией нас захватить решили. Полковник командует:

– Вперед на Больничный комплекс! Там наша передовая!

Кряхтя залезаем, стараясь не хлюпать ботинками в этой страшной луже. Рывок! Нос машины задирается, как у глиссера на волнах. Мы со своим скарбом сползаем к корме. БМП набирает скорость, как на соревнованиях. Пять минут – все! Резко выдохнув, выскакиваю наружу. Чуть не сказал «на свежий воздух». В нос бьет резкая пороховая вонь. Кругом жуткий грохот. Полковник Скопенко хрипит:

– Не стоять! Давай, давай быстрее, вот туда, в подвал!

Бегу по битому кирпичу, спотыкаясь о пустые и полные цинки, скольжу по россыпям гильз и пулеметным лентам. Слева дымит, догорая, ЗУшка, впереди БТР, прикрывающий вход в подъезд.

– Бегом, тут снайпер бьет, сука!

Раздолбанная пятиэтажка. В стенах дырки. Окон нет. Ни одного. Вместо них чернеют проемы. У входа в подвал солдат. Он прячется, лишь иногда аккуратно выглядывая на улицу. Каска. Автомат. На приклад намотан жгут. Ватник заправлен в брюки от афганки-эксперименталки, а брюки в свою очередь заправлены в сапоги. Поверх ватника – постромки-подтяжки. На руках перчатки. Собран, глаза злые. Это не просто часовой – это боец, в любую секунду готовый стрелять. И убивать.

По темноте спускаемся вниз, проходим через большую комнату. На стуле неизвестно для кого работающий видик. Люди вповалку спят на бетонном полу.

– Разведбат. – объясняет Скопенко. – Они по ночам работают.

Пробираемся через хозяйство разведчиков, боясь в темноте на кого-нибудь наступить, бросаем вещи, берем с собой только камеру. Улица, свет бьет в глаза, быстро перебегаем, за белое одноэтажное здание. Через сектор смерти. Сюда достают снайперы. Больничный комплекс – огромный двор. Грязь вперемешку с битым асфальтом. Тут и там по углам бронетехника. Скопенко начинает экскурсию.