Владимир Шигин - Лейтенант Хвостов и мичман Давыдов

Лейтенант с мичманом рассчитывали в Охотске на торжественную встречу, как-никак, а победители, но вышло все совсем иначе.

…В те дни посреди великого сибирского тракта где-то под Красноярском умирал камергер Рязанов. Уже в агонии, он внезапно приподнялся на локтях и закричал из последних сил:

– Слон! Слон! Слон!

Это были его последние слова. Что они значили, не понял никто. Быть может, слон почудился камергеру перед смертью, быть может, как считали некоторые, он пытался сказать «сон», но костенеющий язык уже не слушался своего хозяина. О противоречивой личности Рязанова спустя полторы сотни лет скажет поэт:

Уже после смерти Резанова императору Александру будет доставлено его неотправленное письмо: «Усиля американские заведения и выстроя суда можем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма сильно желает у них. Я не думаю, чтоб Ваше Величество вменили мне в преступление, когда имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, с помощью которых выстроя суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матсмае селение их, вытеснить их из Сахалина и разнести по берегам страх, дабы отняв между тем рыбные промыслы, и лиша до 20000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут. А между тем услышал я, что они и на Урупе осмелились уже учредить факторию. Воля Ваша, Всемилостивейший Государь, со мною, накажите меня как преступника, что не сождав повеления приступаю я к делу; но меня еще совесть более упрекать будет ежели пропущу я понапрасну время и не пожертвую славе Твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений».

…Через много лет, в 1847 году, Калифорнию посетил директор Гудзон-Бейской компании Джордж Симсон, он-то и сообщил дочери коменданта форта Сан-Франциско Кончита де Аргуельо достоверные сведения о Резанове. Симсон рассказал, что на пути в Америку побывал в Красноярске и посетил могилу Резанова. После этого Кончита примет монашеский постриг.

Дело в том, что к моменту возвращения «Юноны» и «Авос» слухи об успехах прошлогоднего похода Хвостова уже разнеслись по всей Сибири. Особенно взволновали они охотского начальника капитана 2 ранга Бухарина, известного своим гнусным характером, и чудовищной жадностью.

– Иш, как в воде низко сидят! Небось, все трюма полны золотом да серебром в Иапонии награбленным! – завистливо шипел он, оглядывая входящие в бухту суда.

Едва же завели швартовы, как Хвостов с Давыдовым были вызваны в комендантский дом. Едва вошли, как навались на них дюжие молодцы, разом скрутили руки, ноги. Пытались, было, офицеры отбиться, куда там! Намяли бока и в подвал кинули. А назавтра поволокли на допрос к Бухарину. Кавторанг встретил их отборной матерщиной, в лицо слюной брызгая:

– Почему сия диверсия исполнена без моего ведома! Я тут государем главнейшим поставлен повелевать!

– А что ты за гусь такой, чтоб я тебе докладные чинил? – разлепил Хвостов разбитые в кровь губы. – Над нами один воевода в краях здешних был поставлен его высокопревосходительство камергер Рязанов. Он и приказы нам давал!

– А, кроме того, велено было Рязановым все чинить нам в полнейшей тайне, – дополнил друга Давыдов, – На то и бумага у нас гербовая имеется!

– Плевать я хотел на бумагу вашу, да и на камергера, коего след давным-давно простыл! – вновь возвысил голос Бухарин. – Скажите мне лучше, куда золото награбленное подевали?

Несмотря на всю трагичность ситуации, пленники рассмеялись:

– Ну, ты и даешь, Бухарин! Так вот, что тебе от нас надо! Однако запомни, что мы не какие-нибудь разбойники барбантские, а офицеры российские, а потому на золото всякое нам наплевать с самой высокой мачты!

– В холодную обоих! – взревел Бухарин, ботфортами топая. – Я вас выведу на чистую воду, а богатства ваши сыщу и отниму!

Из воспоминаний мичмана Давыдова: «18 октября 1807 года. Когда я взошел к Капитану Бухарину, он, призвав караульного унтер-офицера, велел арестовать меня. Ни мне, ни лейтенанту Хвостову не позволялось выходить из дому и даже видеть лицо какого-нибудь смертного… Лейтенант Хвостов впал в опасную горячку. Вот картина моего состояния! Вот награда, если не услуг, то, по крайней мере, желания оказать оные. При сравнении прошедшей моей жизни и настоящей сердце обливается кровью и оскорбленная столь жестоким образом честь заставляет проклинать виновника и самую жизнь».