Владимир Шигин - Жизнь на палубе и на берегу

– Турки!

Вскочил с койки, а ноги в шипучей воде.

– Пробоина!

С криком: «Бить боевую тревогу», Кумани как был в халате и колпаке, так и выскочил на шканцы. Вахтенный лейтенант пораженно смотрел на адмирала.

– Никаких турок нет, ваше превосходительство!

Кумани огляделся – и впрямь никого!

Сконфуженный и злой он спустился в каюту и только тогда выяснил, что причиной его паники стала посудина с дрожжевой брагой, которую держал под его койкой любимый племянник. Она-то и взорвалась среди ночи.

Раздраженный Кумани велел высечь линьками вестового, который все знал, но молчал. Мичману племяннику дядюшка надавал тумаков самолично. Император Николай Первый, которому рассказали о случившемся, долго хохотал, а потом распорядился:

– Определить Кумани-младшего в ревизоры. Коли прятать может, значит, и находить сможет тоже!

На одну из гауптвахт Петербурга однажды под арест были посажены два офицера – гвардеец и моряк. В один из дней заступил караул Измайловского полка и его начальник по старой дружбе отпустил своего однополчанина отдохнуть домой на несколько часов. Завидуя этому, флотский офицер сделал официальный донос об отпуске арестанта. Обоих гвардейцев за нарушение устава отдали под суд и изгнали из гвардии. Однако при этом император Николай Первый наложил следующую резолюцию: «Гвардейцев перевести в армию, а моряку за донос дать в награду третное жалование с написанием в формуляре, за что именно он эту награду получил».

Вскоре после смерти адмирала Лазарева придворные дамы рассказали императору Николаю Первому, что ночью они «спиритировали» и вызывали дух Лазарева, с которым затем беседовали.

Николай был этим крайне удивлен:

– Я могу поверить, что вы вызывали дух Лазарева. Я могу поверить, что он к вам явился. Но во что поверить не могу, так это в то, что он с вами, дурами, согласился беседовать!

Бывший в 30-50-х годах XIX века начальником Главного морского штаба князь Меншиков был известен как очень остроумный человек. Многие из его острот пережили века. Вот некоторые из них.

В 1850 году, во время опасной болезни министра финансов Канкрина, князя Меншикова как-то спросили о здоровье больного. Не любя Канкрина, который всегда нерегулярно выделял деньги на флот, Меншиков отвечал лаконично:

– Новости о Канкрине самые худые. Ему гораздо лучше!

Однажды Меншиков разговаривал с императором Николаем Первым и, завидев проходившего мимо Канкрина, сказал: «Вот и наш фокусник идет!»

– Какой еще фокусник! – недовольно буркнул Николай. – Это наш министр финансов!

– Фокусник, фокусник! – покачал головой Меншиков. – Канкрин держит в правой руке золото, а в левой – платину. Дунет в правую – а там уже ассигнации, в левую – облигации!

Из воспоминаний об остротах князя А. Меншикова: «Лазарев (однофамилец известного адмирала – В. Ш. ) женитьбой своей вошел в свойство с Талейраном. Возвратившись в Россию, он нередко говаривал: „Мой дядя Талейран“. – „Не ошибаешься ли ты, любезнейший? – сказал ему князь Меншиков. – Ты, вероятно, хотел сказать: „мой дядя Тамерлан“…»

Известно, что когда приехал в Россию Рубини, он еще сохранял все пленительное искусство и несравненное выражение пения своего, но голос его уже несколько изменял ему. Спрашивали князя Меншикова, почему не едет он хоть раз в оперу, чтобы послушать Рубини. «Я слишком близорук, – отвечал он, – не разглядеть мне пения его».

У князя Меншикова с графом Клейнмихелем была, что называется или называлось, контра; по службе ли, или по другим поводам, сказать трудно. В шутках своих князь не щадил ведомства путей сообщения. Когда строились Исаакиевский собор, постоянный мост через Неву и Московская железная дорога, он говорил: «Достроенный собор мы не увидим, но увидят дети наши; мост мы увидим, но дети наши не увидят; а железной дороги ни мы, ни дети наши не увидят». Когда же скептические пророчества его не сбылись, он при самом начале езды по железной дороге говорил: «Если Клейнмихель вызовет меня на поединок, вместо пистолета или шпаги предложу ему сесть нам обоим в вагон и прокатиться до Москвы. Увидим, кого убьет!»

Адмирал Рикорд, завидев однажды на Невском проспекте некоего знакомого литератора, начал издалека кричать ему: «Спасибо, большое спасибо за славную статью вашу, которую сейчас прочел я в журнале: нечего сказать, мастерски написана! Но, признаться надо, славная статья и этой бестии…» Современник не без иронии заметил по этому поводу: «Есть же люди, которые странным образом умеют приправлять похвалы свои».