Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы - Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Немаловажным мотивом обращения к биографиям Жихоня и Незбжицкого было также наличие и доступность источников. Так получилось, что, в силу определенных обстоятельств, вызванных сохранностью архивных фондов довоенных польских спецслужб, польская историография внесла значительный вклад в изучение их истории и их отдельных представителей.

Как правило, работы польских историков хорошо фундированы, содержат значительные по объему сведения по конкретным операциям и отдельным эпизодам агентурного противоборства. Значительная их часть, имея прямое отношение к работе польской разведки против Советского Союза, расширяет наши представления о характере противостояния разведок и контрразведок Польши и СССР.

Обращение к биографии Незбжицкого как одного из организаторов работы 2-го отдела Главного штаба Войска Польского на советском направлении вызвано тем, что в российской историографии относительно мало внимания уделено истории противоборства польских и советских спецслужб. И это несмотря на то, что в межвоенное двадцатилетие два соседних государства постоянно находились в состоянии «холодной войны», а противоборство их разведок и контрразведок по степени накала и понесенным потерям не имело аналогов во всей предвоенной Европе.

Советская внешняя (ИНО ОГПУ, ГУГБ НКВД) и военная (Разведывательное управление) разведки все межвоенное двадцатилетие рассматривали Польшу как одного из потенциальных противников, вооруженный конфликт с которым мог вспыхнуть в любой момент. Соответственно, на разведывательное изучение будущего противника были брошены серьезные силы и средства. Поэтому нам кажется несправедливым, что такому важному направлению специальной деятельности исследователями не уделено должного внимания [2] В связи с неоднократными изменениями в наименовании органов советской военной разведки в 1920–1930-е годы, мы будем пользоваться наиболее часто употребимым — Разведывательное управление Штаба РККА (Разведупр). .

Разведка по причине своей специфики и последствиям крайне персонифицирована. Каждый успех или поражение имеет, по большому счету, свое имя. Иногда они становятся достоянием общественности, но чаще всего надолго, если не навсегда, сведения об этих успехах и поражениях будут «похоронены» за крепкими дверями ведомственных архивов. Этим также вызвано обращение автора к названным персонам, так как, в силу сложившихся обстоятельств, источники, отражающие их профессиональную деятельность, за рубежом уже прочно вошли в научный оборот, но, к сожалению, малоизвестны или вовсе не известны русскоязычному читателю.

Так получилось, что зарубежная историография довоенных разведок, включая советскую, обогащенная поистине огромным массивом документальных свидетельств и авторских работ, по их вводу в научный оборот оставила далеко позади себя российскую историографию предмета. Складывается парадоксальная ситуация, когда за рубежом, в рамках национальных историографий, история советской разведки подчас изучена лучше и качественнее, чем в самой России.

В этой связи трудно не согласиться с выводами участников научной конференции по истории отечественных органов безопасности о необходимости количественного и качественного пополнения источниковой базы предмета [3] Материалы конференции (круглого стола) «Современная историография и источниковедение истории отечественных органов госбезопасности. Тенденции развития» / Труды Общества изучения отечественных спецслужб. М.: Кучково поле, 2007. Т. 3. .

А пока же при описании отдельных сюжетов агентурного противоборства в довоенной Европе без версий и гипотез никак не обойтись.

Любую гипотезу, относящуюся к тематике деятельности и истории спецслужб, можно и нужно рассматривать, какой бы невероятной она ни казалась на первый взгляд. Но только непременным условием такого анализа должно быть наличие хоть каких-нибудь документальных свидетельств, доказывающих или опровергающих исследуемую версию. Пусть они напрямую не относятся к предмету исследования, пусть фрагментарны, но они должны как минимум дать возможность исследователю точно сформулировать вопросы, касающиеся существа проблемы. Ведь, как известно, правильно поставленный вопрос — половина ответа.

При описании эпизодов тайной войны в предвоенной Европе мы не ставили перед собой задачу дать ответы на такие вопросы, относящиеся к исследуемым сюжетам. При существующей источниковой базе, несмотря на большой объем свидетельств, сегодня это вряд ли возможно.