Музафер Дзасохов - Весенние звезды

Я остановил лошадь у нашего дома, спрыгнул с арбы и широко распахнул ворота. В кои-то веки и в наш двор вкатилась арба! Давно этого не случалось. Дзыцца говорит, что, когда был отец, ворота в наш двор по нескольку раз в день распахивались. А теперь вот вместо отца я их открыл.

Я осторожно провел коня к сараю, помог слезть сестрам. Потом распряг Дудтула, дал ему свежей травы, а сбрую отнес в сарай.

— Вот вам хлеба! — Я протянул сестренкам кусок, который мне дала Жамират.

Девочки обрадовались и побежали в дом делить хлеб.

Вечером, когда я отводил Дудтула в конюшню, соседские мальчишки с завистью смотрели на меня. И все удивлялись — почему я не сел на коня верхом? Но дорога с поля была не ближняя: шесть километром туда да шесть километром оттуда. Дудтул устал. И вот я иду как взрослый и веду за собой Дудтула.

Когда я вернулся, Дзыцца была уже дома. Сегодня мне не понадобилось и за коровой идти — Шауи сама пришла. Удивительно: целый день она пасется, и все ей мало, еще и вечером у самого села охотится за травой! Особенно любит ту, что растет на берегу Куыройыдона. Шауи так жадно ест, будто за целый день у нее во рту и травинки не было. Если за ней не сходить, то всю ночь напролет будет пастись.

— Слава Богу, Шауи о доме вспомнила! — сказал я.

— Как же, жди! — возразила Бади. — Это Дзыцца загнала ее.

И как наша Дзыцца все успевает? Она думала, что я вернусь поздно, и сама сходила за коровой. Ничего, Шауи, посмотрим, как ты будешь забывать о доме… Если бы в твоих яслях было что пожевать, как миленькая домой бежала бы!

Я взял большую охапку травы, которую привез с собой, и потащил в хлев.

— Шауи! Шауи, иди сюда!

Корова увидела траву, замычала и заспешила в хлев. Теперь я каждый вечер буду привозить ей травы. Если бы давали ей побольше корма, молока у нас было бы вволю. Да и сейчас Дзыцца чуть не ведро надаивает. Она каждый вечер дает мне полную кружку молока. А девчонки не пьют, пока она их не заставит: не любят парное молоко.

Дзыцца уже сделала вечерние дела, и мы все собрались в летней кухне. В печке весело потрескивал огонь. Но лампу еще не зажигали. Керосин у нас кончился, пришлось попросить у соседей. Бимболат нам все время помогает; не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отплатить ему тем же. Что бы нам ни понадобилось — мы к Бимболату. И никогда он не отказывает.

Во время войны мы потеряли все, что у нас было. Людям каждый день грозила смерть. И все же нашлись такие, что пользовались случаем стянуть что-нибудь. Мы вернулись из Ставд-Дурта и застали пустой дом. Наши кровати пропали, нашу швейную машину с трудом отобрали у Хадзымуссы. От патефона и следа не осталось. Даже тарелки и ложки будто сквозь землю провалились…

Не знаю, зачем мы в Ставд-Дурта шли почти всем селом. Фашистов там было не меньше, чем в нашем селе, а мне показалось, что даже и больше. Говорили, что жестокие бои будут в Фашкаууате — а это почти рядом с нашим селом, — и люди всполошились. Кое-кто успел уйти в горы. Но мы не решились на такой далекий путь — туда надо было добираться пешком два-три дня. А с детьми еще дольше. Да к тому же и вещи надо было тащить: не уйдешь же так, безо всего.

Так вот мы ушли в Ставд-Дурта, а когда вернулись, дом наш был пустой совсем. А в доме многое нужно. Сырые ольховые или ивовые чурбаки нашим топором не разрубишь. Куда идти? Опять к Бимболату, у него хороший колун. Не говоря уж о том, что у него и пила есть, и лом, и веревка…

Когда я вчера пришел за керосином, Бимболат встретил меня приветливо:

— Тебя не узнать, Казбек. С каждым днем ты все тянешься да тянешься вверх!

— А отец его низенький был, что ли? — сказана Хадижат, жена Бимболата. — Пусть в нашем роду мужчины вырастают такие, как Бола! [3] Бола Кануков — знаменитый осетинский богатырь, прозванный в народе Казбек-Горой.

Хадижат взяла из моих рук банку для керосина и вышла.

— Этого вам хватит на несколько дней, — сказала она, возвратившись, — а там опять Бог даст.

И вот мы сидим у печки и смотрим, как горит огонь. Пора и лампу зажечь, но никому и в голову не приходит. Лишь когда стало совсем темно, Дзыцца окликнула меня:

— Габул, зажги-ка лампу.

Темнота отступила. Бади, бедная, прикорнула на стуле и спит. И ужина не дождалась. Она у нас любит поспать.

А Дзыцца принялась делать пироги. Из той муки, что мельник Инарыко дал за рыбу. Дзыцца муку приберегает для особых случаев. Только один раз пекла из нее — гости были. А сегодня тоже особенный день — первый трудовой день сына. Вот она и затеяла уалибахи.