Герд Фукс - Мужчина на всю жизнь

Впервые в жизни получив отпуск, они с приятелем отправились на велосипедах в Гольштейн. Возле небольшого озерца они наконец-то разбили палатку, на клочке зеленого луга среди прибрежного кустарника. Кроме них, здесь обосновался еще какой-то старик и семья с тремя детьми. Через два дня семейство отбыло на своем "фольксвагене".

Сперва они рыскали по окрестностям и, должно быть, изрядно галдели. Им было скучно. На старика они поначалу совсем не обращали внимания, быть может, оттого, что он мало двигался и редко разговаривал. Обычно он просто сидел, глядя на воду.

Но в один прекрасный день Хайнц вдруг как бы взглянул на него другими глазами и тотчас спросил себя, что интересного можно увидеть в воде. И тоже посмотрел на воду. И увидел воду.

Почувствовал ее запах. Узнал, как она выглядит в жаркий полдень и как — вечером. Чем она пахнет по утрам, в полдень или ближе к сумеркам. Увидел лес, небо, камыши. Увидел небо на закате и перед восходом.

Они остались там до конца отпуска. Больше ничего не произошло. Они все реже разговаривали друг с другом, и впервые в жизни он совсем не испытывал страха. Только благоговение перед самим собой, перед другом, перед стариком, перед человечеством вообще.

В нем никогда не было ненависти к противникам. Кроме разве что одного. Он забыл его имя. Адольф Как-его-там. Из Пиннеберга. Маляр. Пьяница и в то же время чудо спортивной формы. Удар, как у чемпиона мира. Они снова и снова встречались на ринге. У парня была гнусная манера, боксируя, попросту избивать противника, он действовал точно вышибала в пивной, но и у Хайнца левая работала быстро и мощно, как кувалда. До чего он ненавидел эту дремучую физиономию, вообще этого парня с засаленными светлыми патлами. Вот чем хорош бокс — можно выплеснуть свою злость в открытом бою. Видеть перед собой противника. Не все ведь в мире делается исподтишка.

Хотя Марион работала, в доме по-прежнему царил полный порядок. Она уходила вместе с детьми, но, когда он поднимался с постели, завтрак стоял на столе. Обед Марион готовила с вечера, им оставалось только разогреть. Она много рассказывала о работницах на складе в "Карштадте", о мастере, о шоферах. В ее обязанности входило распаковывать товар. Он не прерывал ее, но и не вникал в то, что она говорила. Ну что интересного можно рассказать о такой работе?

От Вальтера до сих пор не было вестей. Он долго боролся с собой, потом позвонил.

— Слушай, как хорошо, что ты мне напомнил. Все на мази. Не волнуйся. Можешь на меня рассчитывать.

Он был не в силах сидеть сложа руки. Надо хоть что-то делать, пусть даже пылесосить квартиру, мыть ванную, готовить еду, стирать белье. Он сгорал от нетерпения, ожидая известий, чем дальше, тем больше, и вскоре уже садился около одиннадцати с сигаретой и чашкой кофе за кухонный стол, как когда-то Марион, устраивал себе первый перерыв.

А в один из дней достал из чулана и приладил на место обещанный тепловой экран.

— Гляди-ка, — сказал Карстен.

— Практично, — сказала Рита.

Марион тоже похвалила его. И не только за экран. Она вообще как раз собиралась ему сказать, что он ведет себя великолепно, прямо образцово.

— Ну, а что вы натворили сегодня у себя в магазине? — спросил он смущенно, чтобы отвлечь ее от этой темы.

— То есть?

— Мне кажется, у вас всегда весело. Как там поживает эта ваша толстуха, сто килограммов чистого усердия… Маркварт, что ли?

— А, ты имеешь в виду Райсмюллершу, — догадалась Марион.

— Да не все ли равно…

Имена работниц, даже тех, о ком она рассказывала постоянно, до сих пор ничего ему не говорили.

Ее определили на центральный склад, в секцию, где распаковывали главным образом ткани и галантерею: здесь все это регистрировали, а после распределяли по другим складским помещениям. Вначале она помогала за разными столами, потом нашла себе постоянное место рядом с фрау Райсмюллер и Иреной. Мастер и трое грузчиков, в чьи обязанности входило вскрывать ящики и контейнеры, то есть выполнять тяжелую физическую работу, были единственными мужчинами среди без малого трех десятков женщин. Добровольно никто из мужчин к ним зайти не отваживался.

Здесь, внизу, мужчины производили смешное впечатление. В их адрес тут сыпались только колкости. И действительно, любой мужчина, забредавший сюда по ошибке (за исключением мастера и тех троих, державшихся особняком), выглядел глупо. Большинство пыталось весело отшучиваться, но женщин было слишком много, и подобные состязания всегда оканчивались для сильного пола плачевно. Иные, случалось, затевали перебранку, как правило молодые шоферы в кожаных куртках, с татуировкой на руках и на груди. Не редко дело едва не доходило до рукоприкладства.