Дмитрий Притула - Стрела времени

Между стадионом (музыка играет, мальчишки на коньках гоняются) и обществом слепых (в большом цехе люди вяжут волейбольные сетки, платная чтица роман читает) воткнулся мебельный комбинат.

Название, конечно, громкое — комбинат! — на самом деле предприятие небольшое, это филиал большого комбината, что находится в городе (два часа езды в один конец).

Выпускают здесь два вида товаров: матрасы для деревянных кроватей и кресла-кровати для подростков.

Вот тут-то и работал Павлуша. Он два года учился в ПТУ, где из него готовили классного мастера мебели, да год проходил практику в мастерской по восстановлению старинной мебели. Павлуша считался лучшим учеником, надеялись, что из паренька выйдет толк, да и сам он чувствовал в себе некоторое умение и вкус к хорошей мебели.

Всего две недели понадобилось Павлуше, чтоб освоиться с новым делом. Начальница цеха Валентина Александровна Верозубова не могла нарадоваться на Павлушу: покладист, непьющ и с делом справляется.

Да и товарищи по работе были им довольны — беззлобен, на дружеские шутки не обижается, с работой справляется, еще и напарнику Василию Семеновичу поможет, если у того очередной раз поясницу прихватит. Все знали, что Павлуша в работе хороший товарищ.

Да и сам Павлуша поначалу был доволен всем: еще бы, новые для него люди, а он среди них уже разный, никогда прежде не было самостоятельных денег, а тут сразу до ста семидесяти колотит, так что живи себе и радуйся.

Почти всякий человек так и поступил бы, но Павлуша — вот беда! — устроен был малость по-другому.

Уверен был Павлуша, что человек должен радоваться тому, что он выпускает, и тогда людям, которые станут пользоваться вещами этого человека, тоже не с чего будет горевать. Денежки, понимал Павлуша, дело хорошее, даже отличное, но ведь без радости работа уж не работа, а наказание тяжкое.

И тут Павлушу ожидало некоторое разочарование. Он еще в училище на разных выставках несколько раз брал награды за свою мебель, ему и дальше так виделось: он мастерит что-либо, столешницы ли с хитрой инкрустацией, шкафы ли с резными украшениями, а люди, кто понимает в такой работе, вещи эти покупают, а Павлуша делает вещицы одну другой лучше, да так, пожалуй, вся жизнь и проходит — в труде, близком сердцу.

Но получилось грустновато. У Павлуши способности были к товару штучному, а его подключили к потоку.

Однажды Павлуша сказал своему напарнику Василию Семеновичу:

— А что такая сиротская обивка у кресел? Повеселее, что ли, нельзя придумать? Глазу и то скучно смотреть.

— Глазу, может, и скучно, да заду весело. Потому что вполне мягко. А ты мне-то что об этом говоришь?

— А кому же говорить? Вы здесь с основания, тридцать лет.

— А ты Валентине Александровне скажи.

Сказал Павлуша и Валентине Александровне, и та, видно, поняла Павлушино состояние и не обиделась.

— Так ведь, Павлик, разве мы сами обивку делаем?

— Так добейтесь, чтоб сменили.

— И сменят, когда товар идти перестанет. А наш товар идет.

— Тоже и кресла. У них бы чуть подогнуть ножки и поставить по-другому — вид иной будет. Хорошие же кресла.

— Но ведь мы филиал. Ножки-то мы сами не делаем. Да и условий нет.

Павлуша был готов к этому и сказал:

— Но уж латекс-то, губку, мы можем сами резать. Чуть дугой сделать, так и так, — Павлуша показал, — вид сразу станет более товарный, да и спине удобно отдыхать.

— А это ты, пожалуй прав. Это мы можем делать сами. Надо подумать.

— А то ведь не вполне ловко получается, Валентина Александровна. Можем ведь так работать, чтобы товар наш был самым лучшим. Забываем иной раз, что не для себя работаем, а для других людей. Что они подумают о нас? Что мы халтурщики? А как жить? Это уж себя не уважать.

Приятно было Валентине Александровне слушать такие слова — новичок, юный еще рабочий, а сознательный. Это ж опора на будущее. Радовали ее эти слова, но и тревожили: хрупкая душа у паренька, так что несдобровать, поди, Павлику этому, скорехонько его скрутит поток.

И Валентина Александровна Верозубова, пятидесятилетняя женщина, сказала ему так:

— Павлик, ты мне очень нравишься — с делом справляешься и совесть у тебя не перевелась. Но тебе бы поскорее жениться, да чтоб детей у тебя было хотя бы двое, да чтоб ты постоянно соображал, как бы их получше прокормить. Тогда бы ты думал не только о посторонней спине, которой удобно в твоем кресле, а о собственной семье. Вот тебе мой материнский совет.

Павлуша вышел с комбината. Пять часов, — а солнце ярко-красное, снег голубой, верхушки деревьев охвачены красным огнем заката. Морозит, но после дневного бокогрея ледок похрустывает под ногами. За один день случилось что-то в природе — и вот пришла весна.