Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада

— Хозяин. Господин Фуад говорит, что они бандиты, воры и вероотступники.

— Вот уж кто вор, так это ваш любимый Фуад. Он крадет труд людей и при этом презирает их. Для него мы не больше чем рабочая скотина, — голос девушки дрожал от возмущения.

— Мконгве, — что ты говоришь! Зачем ты так о господине Фуаде?

— Да, я считаю его вором, грубияном и подлецом. И вы сами еще убедитесь в моей правоте, если он в скором времени не загонит вас в могилу.

— Значит, ты все-таки уходишь? Жаль, теперь мне придется работать за двоих. А то, может, еще передумаешь? Взвесь все хорошенько — как бы потом не пожалеть. Ведь если даже захочешь вернуться, хозяин тебя обратно не возьмет.

— Что?! Вернуться к этому кровопийце? Да я лучше умру от голода! Для себя я все уже решила: я вступаю в кооператив. Хочу жить и работать вместе со всеми. Там хорошо! Коров у них около пятидесяти, а рук на фермах не хватает. А еще у них есть козы, куры. А какие там поля!

— Неужели лучше, чем у господина Фуада?

— Эх, Киджакази! Вы что, на луне живете? Разве вы не знаете, что у вашего «хозяина» больше нет земли?

— А кому же тогда принадлежит скот?

— Как кому? Всем членам кооператива.

— Разве коровы могут принадлежать всем? Как же тогда узнать, от какой коровы молоко пьешь?

Мконгве внимательно посмотрела на Киджакази и начала терпеливо, как учительница ученице, объяснять ей:

— Молоко наливают в бидоны и отправляют на продажу, а деньги, которые за него получают, делят между членами кооператива, в зависимости от того, кто как работает. Так же поступают и с другими продуктами: рисом, маниокой. И кто лучше работает, тот больше получает. Поняли?

Киджакази никогда не слышала ничего подобного.

— А кто хозяин этого… кооператива?

— Послушайте, Киджакази, это только вы хотите, чтобы вами всегда кто-нибудь помыкал. Вы привыкли к тому, что над вами всегда стоит хозяин — человек с палкой, который погоняет вас, как бессловесное животное.

— Но, доченька, с этим ничего не поделаешь: так уж мне на роду написано. Всемогущему аллаху угодно, чтобы важные господа правили бедными, вроде меня. Так уж устроен мир.

— Так мир был устроен раньше, а теперь мы устроим его по-другому, — не соглашалась Мконгве. — Конечно, и сейчас есть богатые и бедные, но богатым придется расстаться со своим добром, а бедные не умрут бедняками. Теперь все изменится.

— А кто все это изменит? — спросила Киджакази.

— Народ! — воскликнула Мконгве, начиная выходить из себя. — Простые люди, такие, как я и вы.

— Послушай, девочка, не сердись на меня. Объясни спокойно, как это может быть, — шепотом сказала Киджакази, с опаской оглядываясь по сторонам, словно испугавшись, что Фуад в эту минуту может услышать их.

Мконгве пожалела, что повысила голос на старую женщину, вместо того чтобы спокойно ей все объяснить.

— Киджакази, — мягко сказала она, — я знаю, что вы боитесь Фуада, что вы верой и правдой служите ему. Знаю я и то, что сейчас он старается приблизить вас к себе и, наверное, уже сказал вам, чтобы вы не общались со мной. Потому-то вы и сторонитесь меня, как дьявол святого Корана. Но подумайте сами: ради чего вы работаете? Вы же ничего не получаете за свой труд!

— Не в этом дело.

— А в чем же?

— Я не могу не работать.

— Но на кого вы работаете! На этого скрягу, который готов от жадности съесть самого себя! А я не хочу больше работать на него.

— Мконгве, доченька, — сказала Киджакази, кладя руку ей на плечо, — как ты не понимаешь? Я работаю здесь не только ради господина Фуада. Мне дорого здесь все: и хозяин, и его скот, и то, что растет на его землях. Здесь жили и умерли мои предки, здесь умру и я.

Мконгве молчала. Она вдруг почувствовала глубокое уважение к этой старой женщине. Киджакази была не права, ее следовало разубедить, но как? И Мконгве снова заговорила:

— Ну хорошо, Киджакази, вы преданы своему хозяину. Но что эта преданность дала лично вам? Вы прожили всю жизнь, работая на него, и что же получили взамен? Прожитые годы согнули вас, уже подошла старость, а у вас даже нет приличной одежды. Вы всю жизнь проработали в этом имении, но у вас здесь нет ничего своего. Здесь вы такая же собственность господина, как коровы или куры. Нет, вы даже в худшем положении, чем они: ведь они получают достаточно корма, а вы никогда не ели вдоволь. Вы всегда были одиноки: люди избегали вас. Они боялись говорить с вами: вдруг скажут что-нибудь не то, а вы пойдете и донесете хозяину.

Киджакази молча смотрела на Мконгве. Губы ее дрожали. Ей казалось, что Фуад притаился где-то недалеко и все слышит. И она разрыдалась.