Станислав Вторушин: Дикая вода

Увидев меня, Шегайкин с гордым видом намотал веревочку на маховик своего старенького мотора и энергично дернул. Позади лодки что-то булькнуло и в первое время мне даже почудилось, что этот звук издал его мотор. Но оказалось, что сидевшие рядом мальчишки бросили в воду камень.

— А ну марш отсюдова, шпана, — смахнув пот со лба, сурово приказал Шегайкин и те, осознав несовместимость своего поступка с таким торжественным моментом, как отплытие человека на охоту, отошли к другой лодке.

Шегайкин снова намотал веревочку на маховик и дернул еще энергичнее. Но на этот раз никакого звука не последовало. Словно испугавшись, что охота может сорваться, он стал торопливо наматывать веревочку на маховик и дергать ее еще ожесточеннее. Мотор готов был сорваться с кормы в воду, но холодное железо безмолвствовало. Я видел, что Шегайкин взмок. По его лицу катились крупные капли пота, одна из которых, задержавшись на кончике носа, раскачивалась при каждом движении головы. Обессилев от дерганья, Шегайкин громко выругался и решительно вылез из лодки.

— Пойду бабу бить, — сердито заявил он и, размахивая руками, направился к дому.

— Она-то при чем? — попытался остановить его я.

— А при том, что сказала: хоть бы твой мотор сломался к чертовой матери. Ей, видишь ли, крышу чинить сегодня приспичило. Вот он и сломался.

Все в деревне знали, что Кузьма по дому ничего не делает. Даже калитку в ограде ремонтирует его жена. И охотником он тоже был никудышным. Трезво рассудив, жена, наверное решила, что, если он починит крышу, семье будет пользы больше, чем от охоты. Но Шегайкин твердо вознамерился воздать ей за это. Отговаривать его было бесполезно, и я пошел укладывать в лодку свой рюкзак. Вещи Безрядьева уже лежали в ней.

Вскоре на берегу показался сам Антон с лодочным мотором на плече. У него был восьмисильный «Ветерок». Безрядьев прикрепил его к корме, сел на борт лодки и закурил. Он, словно специально, оттягивал отплытие, чтобы насладиться предчувствием охоты. День был по-весеннему теплый, как это часто случается на Севере в первой декаде мая. Вода катилась вдоль берега, но лед еще держался крепко. Он только уступил ей свои кромки, да лопнул в одном месте поперек реки, чем мы и собирались воспользоваться. Я удивлялся тому, как долго в этом году не было ледохода. Вода уже поднялась над нулевой отметкой, обозначающей средний уровень на девять метров. Обычно ледоход начинался при семи.

Но весна уже пришла окончательно. И об этом говорил не только теплый день. Низко надо льдом тянул табунок уток. Казалось, они стлались над самой рекой. Я показал на них Безрядьеву. Но утки, сверкнув на солнце светлыми крыльями, вдруг резко взмыли вверх над кустами на другом берегу реки и сразу затерялись в небе.

— Давай садиться, — сказал Безрядьев и бросил окурок в воду.

Я столкнул лодку на воду и запрыгнул в нее. И вдруг услышал за спиной громкие ругательства. Это вернулся из дому Шегайкин. Под левым глазом у него наливался огромный фиолетовый синяк.

— Это так ты наподдавал своей бабе? — ехидно усмехнувшись, заметил Антон.

— Я ей еще покажу, — процедил сквозь зубы Шегайкин и направился к своей лодке.

— Живешь ты, Кузьма, бестолково и так же бестолково помрешь, — произнес Антон и начал заводить мотор.

Шегайкин зачерпнул пригоршню воды и приложил ее к подбитому глазу. Другим глазом зыркнул на Антона, но ничего не сказал.

Антон дернул за стартер, мотор затарахтел, выпустив на воду сизое облачко дыма. Поудобнее усевшись на сидении, Антон взял румпель в руки и направил лодку к противоположному берегу. Он знал там каждый кустик. Мы пересекли Обь и по широкому заберегу поднялись до истока, вытекавшего в реку из озера. Выше него стоял лед, дальше плыть было некуда.

Безрядьев сбавил обороты мотора и повернул лодку в озеро. Мы сразу оказались на тихой воде. В конце озера из кустов поднимался синеватый дымок костра. Я показал на него рукой и Антон повернул туда лодку. За кустами виднелась охотничья палатка.

Охотников было трое. Двое спали на траве, один сидел у костра и курил. Я сразу узнал его. Это был пожарник Витек Бровин. Витьку было уже за сорок, но никто в поселке не называл его по-другому. Он считался знаменитостью местных охотников потому, что во всем опережал остальных. Первую весеннюю утку добывал Витек, последнюю нельму на реке перед ледоставом ловил тоже он.

Увидев нас, Витек сморщился, как от зубной боли, и, бросив окурок на землю, стал тщательно затаптывать его сапогом. Весь его вид говорил о том, что мы здесь лишние. Не обращая внимания на холодный прием, мы вылезли из лодки и подошли к костру. Лежавшие на траве охотники сразу открыли глаза, сели. Мы поздоровались. Безрядьев достал сигарету, взял из костра горящий уголек и, прикурив от него, спросил: