Петер Хандке - Короткое письмо к долгому прощанию

Лесопильня находилась в ложбине, по которой протекает речка Клакэмас. Возле ревущей деревосушильной установки работала группа мужчин, они снимали кору с толстенной ели. Среди них я уже издали различил фигуру брата. Стоя на дереве, он просовывал ломик поглубже в щель между корой и стволом. Я остановился на пригорке и оттуда наблюдал за ним. Он был в перчатках и вязаной шапочке. Он наваливался на ломик, при этом нога, которой он упирался, то и дело скользила по голой древесине очищенного ствола. Второй рабочий тоже поддел кору ломиком и приналёг со своего конца — кора отвалилась длинным пластом. После этого они топорами стесали кору вместе с сучьями и побросали всё это в кучу.

Теперь Грегор отошёл в сторонку. Я решил, что он заметил меня, и шагнул навстречу. Он, однако, остановился возле кустика и осмотрелся, не поднимая головы. Под кустом ещё лежал снег. Он спустил штаны и присел на корточки. Испражнившись, он ещё некоторое время посидел. Потом встал, одним привычным движением натянул и кальсоны, и штаны и, отряхивая руки, направился обратно к стволу… Словно я приехал сюда специально для того, чтобы увидеть то, что видел… Я развернулся и побежал. И бежал до самого мотеля.

Там меня ждала весточка — наконец-то. На открытке с высоты птичьего полёта было запечатлено местечко Туин-Рокс на Тихоокеанском побережье, километрах в ста западнее Эстакады. Вдоль залива широкой дугой протянулось шоссе, две чёрные скалы торчат из моря, вода вокруг них пенится. Снято с большой высоты, но даже распределительные полосы на шоссе видны отчётливо. В одном месте, где шоссе полукругом расширяется в сторону моря, образуя то ли смотровую площадку, то ли просто подъезд к автобусной остановке, авторучкой нарисован кружок — с таким нажимом, что контур его отчётливо выдавился на открытке с обратной стороны. «Значит, она снова купила авторучку», — задумчиво сказал я администраторше мотеля, она в это время сортировала мелочь, которой я расплатился по счёту. Женщина подняла на меня глаза, потом принялась считать сначала. Она перебирала монетки одной рукой, другую, отставив в сторону, держала на весу — она только что покрасила ногти. На шее у неё между складками кожи я заметил длинный розоватый шрам, который сперва принял за оплывший слой макияжа. Мне не хотелось ещё раз сбивать её со счёта, и я не стал спрашивать, каким образом к ней попала открытка.

На последние деньги я еду в такси по автострадам штата Орегон. День сумрачный, в самый раз для дороги, светлеет только временами, когда принимается дождь. На коленях у меня фотоаппарат, вокруг со всех сторон то и дело открываются живописные виды, но мне не до снимков.

Иногда я задрёмываю; проснувшись, вижу долину реки на том месте, где только что вздымался суровый скалистый утёс; при следующем пробуждении дорогу сплошной чёрной стеной обступает хвойный лес, и, чтобы увидеть хоть клочок неба, я высовываюсь в окно.

— Закройте окно, кондиционер испортится, — требует водитель.

Просто сидеть с закрытыми глазами я не в состоянии: всё, что успел вобрать в себя последний взгляд, начинает стремительно лететь на меня, прямо дух захватывает. Я раскрываю глаза, и всё возвращается на свои места. Снова хлынул ливень, на стёкла ложится мутная пелена воды, и я, должно быть, опять проваливаюсь в сон, потому что в следующее мгновение стёкла уже сухие и чистые, слабо проглядывает солнце, и навстречу нам прямо на ветровое стекло ползёт огромная серая скалистая стена. Я выпрямляюсь, встряхиваюсь; степа опрокидывается, расстилаясь до самого горизонта, — это Тихий океан. Водитель настраивает радио, но в приёмнике только шипит и потрескивает. Несколько минут спустя мы останавливаемся в Туин-Роксе; на крыше единственной бензоколонки сидят чайки.

Ну что ж, с богом! «В этом посёлке не больше сотни жителей», — думаю я. Но уже и такие фразы больше не помогают. Я решаю бросить чемодан, но потом всё же тащу его с собой. Небо здесь очень светлое; когда солнце пробивается из-за облаков, никель на облицовке машин посверкивает. Один раз я останавливаюсь, не опуская чемодан на землю, и вижу в окне ребёнка, он наблюдает за мной и рассеянно повторяет выражение моего лица.

Двигаюсь дальше. Вокруг чиркают ласточки — так стремительно, что их не видно, только движение, точно промельк летучей мыши в сумерках.