Иван Дроздов: Мать Россия! прости меня, грешного!

«А Борис?.. Его излишки, пожалуй, не уберутся и в сорок…»

И ещё подумал: «Если будет показана операция и профессор поручит её мне… Вот будет задачка!»

Морозов работал в клинике профессора Сергея Сергеевича Соколова, её недавно по решению министерства создали при больнице имени Боткина. Клиника с таким профилем пока единственная в Москве — она разрабатывает новое направление в отечественной кардиологии. Морозову лестно сознавать, что именно его, молодого хирурга, назначили заведующим отделением. Оперировать на сердце и вообще-то трудно, но операции срочные, без длительной предварительной подготовки, — операции в условиях неожиданных, экстремальных, — подчас не вполне ясных… Тут требуется не просто мастерство, а искусство ювелирное, на грани возможного.

Было ещё раннее утро, когда Морозов подъехал к калитке дачи; тут уже стояла специально оборудованная машина из клиники.

Морозов стремглав побежал на усадьбу. Тут на лавочке, перед входом в дом, сидела вся его бригада во главе с хирургом Маркаряном. Сидела спокойно, без тени тревоги на лицах. Застыл в недоумении: что случилось? Уж не катастрофа ли?..

Маркарян понял молчаливый вопрос шефа, сказал:

— Нас не пускают. Велели ждать.

— Кто не пускает?

— Хозяйка. Видимо, мать. Говорит, больного смотрит экстрасенс.

— Какой экстрасенс? Не понимаю.

— Ну тот, из этих… которые ауру ищут.

Маркарян сделал круги руками. При этом сморщил лоб, грозно повёл глазами.

— Я с вами серьёзно говорю.

— Я — тоже, Владимир Иванович. Но вы пройдите в дом, может, вас допустят к больному.

Морозов медленно опустился на край лавочки. Чувствовал он себя прескверно; подобного с ним никогда не случалось. Явился к больному собственной персоной, поднялся ни свет ни заря — и на тебе, не пускают в дом. Узнавал мамашу Бориса, Елену Евстигнеевну — своенравную, вздорную особу, привыкшую повелевать и не терпевшую возражений. Молодой, известной балериной, она вышла за отца Бориса — уже тогда бывшего крупным учёным. Избалована славой и достатком. Голова её всегда была полна новых идей; она впадала в крайности — в последнее время бредила оккультными химерами, верила в нечто сверхъестественное и таинственное. И если горьковский отставной солдат из «Егора Булычёва» все болезни «изгонял» трубой, то Елена Евстигнеевна уверовала в экстрасенсов. Морозов не однажды слышал, как она говорила: «Ах, врачи! Вы толком ничего не знаете. Теперь, если, не дай Бог, занедужишь, — ищи экстрасенса». И при этом рассказывала чудеса то про Розу Кулешову, то про огненную женщину с Кавказа Джунию, то про Семена Паршина, «который сразу вам скажет, какая у вас болезнь, и в несколько сеансов поставит на ноги». Кстати, он сейчас и хлопотал у больного.

Морозов сидел несколько минут на лавочке, но потом решил, что надо всё-таки идти к больному. Как раз в ту минуту растворилось окно веранды и до слуха донеслось:

— Инфаркта нет, можете быть спокойны. Десять визитов — и ваш молодец будет играть в футбол!

И — после некоторой паузы:

— Только, пожалуйста, плата вперед. — Я человек обязательный, аккуратный — люблю порядок.

— Да, да, конечно, — захлебываясь слезами, говорила Елена Евстигнеевна. — Я сейчас…

Экстрасенс в сопровождении плачущей хозяйки появился на крыльце. Морозов и все врачи с ним поднялись. Семен оглядел их, точно они были школьники, фамильярно проговорил:

— А-а, дипломированные ребята. Рад приветствовать. Случай тяжёлый, но… не смертельный. Инфаркта нет, можете верить. Моя диагностика не знает ошибок. Я вывел пациента из коллапса. Отвёл, так сказать, безглазую, а вы — помогайте дальше.

И, словно бы оправдываясь и широко улыбаясь:

— С медициной состою в дружбе. Науку, прогресс не отрицаем. Елена Евстигнеевна, вытирая платочком заплаканное лицо, смотрела ему в рот, кивала в такт словам. Было видно, что верила она ему всей душой.

Откуда-то вынырнула чёрная с подфарниками «Волга», шофёр раскрыл дверь и застыл в угодливой позе.

Паршин влез в машину. Теперь только Елена Евстигнеевна обратила взгляд на врачей, на Морозова. Строгое выражение лица хозяйки потеплело. Она кивнула Морозову и жестом пригласила в дом!

Коридор тут был большой — с креслами и диваном. Приглушённым голосом, в котором ещё прорывались рыдания, хозяйка говорила:

— Володинька, друг мой, мы все тут едва живы; нас как громом оглушил врач, приезжавший со скорой помощью. Прослушав у Бориньки сердце, он заявил: «Инфаркт миокарда. Глубокий, опасный». Слышишь? «Опасный»!.. Ну, подумай, зачем он это сказал громко, и так, чтобы слышал Боря. Зачем?..