Татьяна Кигим - Dare il gambetto

Короли таили цикуту, слоны — мышьяк, пешки — сулему. Лючия пожевала пастилку, благословляя рог нарвала, рог единорога и еще сотню ингредиентов териака, секрет которого ее мать хранила так же свято, как и рецепты фамильных ядов. Насколько важны в интригах капли смертоносной отравы, настолько же не обойтись и без противоядий: народ нынче пошел ох и подозрительный! Так и норовят плеснуть из своего бокала в твой… Но что мешает и собеседнику позаботиться о том же? О защите, о броне против ядовитого жала?

Лючия искоса метнула взгляд в Бертолло. Кардинал задумался — сердце молодой женщины стукнуло раз, другой — и двинул коня наперерез белому воинству. Бледная холеная рука прикоснулась к резному великолепию черного жеребца и настойчивой лаской изящной кисти послала его вперед. Лючия дель Карро обольстительно изогнулась в кресле, в то время как ум лихорадочно просчитывал варианты многоходовой партии, шахматы в которой занимали далеко не самое важное место.

— Ваш ход, прелестница, — шепнул кардинал и улыбнулся, не разжимая губ.

Лючия в очередной раз поразилась, как он может говорить сквозь стиснутые зубы и почти не раскрывая рта — боится жало обнажить? Его особый присвист — свист мудрой, коварной змеи, предвидевшей логику противника на двадцать пять ходов вперед (и не только в шахматах!), превращал иных в соляные столпы.

«Это мой дом. Это шахматы, которыми играл мой дед», — Лючия облизнула губы, стараясь взять себя в руки.

Взгляд кардинала пронизывал до самых костей. Мог ли он знать о том, что она задумала? Конечно, мог.

Огни свечей дрогнули, породив извивающиеся тени, метнувшиеся по полу и стенам от рукавов Лючии. Начался танец смерти в черно-белом домино.

Белый слон атаковал бастион зла. Кардинал легко тронул ответную фигуру, почти не прикасаясь к смоле, застывшей в вечности. В черном слоне распростерла крылья мошка, впечатанная в янтарь.

— Недавно я получил копию рукописи Альфонсо Мудрого, — Бертолло цедил светскую беседу, как старое вино. — Ценная книга, ценная! Испанский король тоже любил эту забаву… Для меня в точности были повторены не только буквы, начертанные в далеком 1283 году, но и сто пятьдесят миниатюр… Говорят, их копировали с персидских рисунков. Так что мудрость этой книги еще древнее, чем год ее создания… Коллекция окончаний взята прямо от арабов. Впрочем, какое нам дело до эндшпилей, да, моя красавица? — плотно сжатые губы сложились в улыбку. — Вряд ли мы с вами дойдем до эндшпиля.

Сердце Лючии сорвалось в пятки обледенелым голубем — как бывает, когда неожиданно в цветущую и плодоносящую осень приходят нежданные заморозки и не ждавшие печали птицы застывают твердым комком перьев среди апельсинов, полыхающих в снегах.

Кардинал, пятно крови на белом снегу, шелк алой сутаны, брызнувший на бледную кожу, продолжал:

— Хотите, я подарю эту книгу вам, прекрасная Лючия? Представьте себе: сто пятьдесят миниатюр! Сто пятьдесят вариантов судьбы… Кстати, как вы думаете, как будут умирать ваши братья — от пыток или от руки палача? Я бы предложил для младшего кипящее масло…

Пыточный подвал, где богом и дьяволом был Бертолло, а ангелами с мечами и чертями с раскаленными сковородками — его приспешники палачи, хорошо был известен жителям города. Кардинала ненавидели. Кардинала боялись. Кардинала проклинали. Кардинала боготворили. Не исключено, что кардинала любили больше, чем это можно было представить и чем признавались самим себе — подобно тому, как пленник любит пленившего, а раб — сильную руку господина… Этим сгустком крови и мрака, цвета которых запечатлел шелк сутаны, нельзя было не восхищаться. Он был воплощением тайны бытия, и то, что он иногда отпускал свои жертвы, добавляло Бертолло дьявольского обаяния вершителя судеб: он мог казнить, мог миловать, и никто не знал, какой стороной упадет истертая монета судьбы на этот раз…

Лючия надеялась, что на ребро.

Два брата Лючии, Чезаре и Доминико, уже испытали на себе «прелести» застенков мрачного дворца Бертолло. Муж и отец со дня на день ожидали любезного приглашения в гости к подручным кардинала. А кардиналу хотелось игры, хотелось завести сальтареллу с мышами, которые имели призрачный шанс на победу, — иначе было неинтересно. Если Лючия, лучшая из дам в городе в игре на шестидесяти четырех клетках (а также, как хвастал ее муж, еще кое в чем), победит кардинала — он отпустит на свободу ее братьев и забудет о существовании всего семейства. Если же проиграет… что ж, всё будет зависеть от того, насколько понравится тело супруги Джованни Карро его высокопреосвященству. Возможно, наградой будет жизнь одного из братьев. А возможно, и нет.