Альберто Васкес-Фигероа - Сьенфуэгос

Первой его мыслью было вооружить своих людей и направиться в лагерь бунтовщиков с требованием немедленно вернуть похищенное орудие, однако Педро Гутьерес заметил, что, скорее всего, дело кончится лишь тем, что Кошак откроет по ним огонь из пушки.

— И что ты предлагаешь?

— Торговаться, — убежденно ответил Гутьерес. — Сейчас нам только это и остается. Или мы сплотимся, или через неделю все будем мертвы.

— Ты просишь меня сложить полномочия? — удивился дон Диего де Арана. — Ты?

— Когда вернется адмирал, у вас будет достаточно времени, чтобы оправдаться, — ответил Гутьерес. — А если он не вернется — какая разница, кто будет править горой трупов?

— Я подумаю об этом.

— На раздумья нет времени.

Эти горькие слова не предполагали ответа.

— Сказал же, что подумаю, и хватит на этом!

Королевский вестовой, за несколько дней постаревший и растерявший всё свое глупое высокомерие по мере того, как видел всё больше признаков надвигающегося кошмарного конца, побрел, понурив голову, к хижине мастера Бенито из Толедо и рухнул на скамью, совершенно потерянный.

— Погибнуть во имя идеалов — это одно, умереть лишь потому, что ничего другого не остается, это уже другое, смерть же по вине глупости человека, которого здесь даже нет, мне кажется просто идиотизмом.

— Поздновато ты это понял... — заметил оружейник. — Ты же всегда был среди тех, кто пылко защищал губернатора.

— И по-прежнему его защищаю, — признал Гутьерес, не сводя взгляда со своих изодранных ботинок, откуда торчали пальцы. — Я до сих пор считаю его единственной законной властью, но я не настолько глуп, чтобы не понимать — сейчас истинная власть находится в руках Кошака.

— А ты что предпочитаешь — власть или авторитет?

— Думаю, эта дилемма часто встает перед людьми. Или нет? — он обернулся к Сьенфуэгосу, сидящему в уголке, тот лишь молча слушал и курил очередную толстую сигару, без которых, похоже, уже не мог обойтись. — У тебя еще остались сигары? — спросил Гутьерес.

Парнишка кивнул и протянул ему плетеную корзинку, в которую Синалинга обычно складывала сигары, аккуратно завернутые в банановые листья.

— Собираешься присоединиться к Кошаку? — спросил он.

— Нет! — твердо заявил Гутьерес. — Ни за что. Я останусь с губернатором, что бы ни произошло, но думаю, что кто-то должен найти выход из положения, — он повернул осунувшееся лицо к мастеру Бенито и откровенно взмолился: — Почему бы не попытаться убедить Кошака прийти к какому-нибудь соглашению, приемлемому для всех?

— Потому что я уже пытался, и он не послушал. Он уверен в своей победе.

— Победе? Что он выиграет от смерти тридцати человек?

В этом вопросе была неоспоримая логика, и это придало молодому канарцу решимости в тот же вечер отправиться к пещере мятежников, чтобы откровенно поговорить с рулевым, которого он застал за оживленной партией в карты.

— Ну надо же! — воскликнул Кошак преувеличенно радостным тоном. — Посмотрите, кто пришел! Наш чудо-мальчик! Хочешь к нам присоединиться?

— Нет, — ответил рыжий, присев на камень. — Ты сам прекрасно знаешь, что я в эти дела не влезаю. Но хочу попробовать тебе объяснить, что таким путем мы все окажемся в брюхе у акул. Именно так с нами хотят поступить, как я слышал — бросить со скалы и посмотреть, как нас разорвут на кусочки.

— Кто? — засмеялся Кошак. — Дикари? Да ладно тебе, Гуанче, не будь дураком! Как только я выстрелю из пушки, они помчатся в горы, только пятки будут сверкать.

— Уверен? — ответил канарец, обращаясь больше к остальным, чем к собеседнику. — Ты знаешь, сколько скоро прибудет воинов? Так вот, я тебе скажу: две тысячи. Сам Каноабо идет сюда вместе с двумя тысячами людей, вооруженных луками, копьями и каменными топорами! Ты и впрямь думаешь, что сможешь с ними разделаться?

— Это смешно! — возмутился Кошак, хотя цифра его явно потрясла, как и остальных, неожиданно переменившихся в лице. — Откуда взялись эти цифры?

— От Синалинги.

— Ни один дикарь не умеет считать больше, чем до десяти.

— Если хочешь, я покажу, сколько раз она стукнула рукой по земле, чтобы показать число воинов у Каноабо.

Рулевой обвел взглядом печальные лица и в конце концов просто пожал плечами.

— Если так, то они покончат с нами в любом случае — будем ли мы вместе или разделимся, — и он сделал многозначительную паузу. — Лично я предпочитаю умереть свободным, а не рабом какого-то придурка. А вы?

Последовал вялый ответ его приспешников, и далеко не единодушный, как он рассчитывал. Кошак слегка нахмурился.