Луи Бриньон: Чаша императора

Подобно волнам, она бурлила и перекатывалась — от угла улицы до самого берега Сены.

Незнакомцы остановились позади, пропуская самых нетерпеливых и любопытных вперёд, и, хотя видеть главных действующих лиц не могли, голос глашатая всё же услышали:

— Двенадцатый месяц 1585 года! Да будет вам известно, жители Парижа! Его святейшество Папа издал Буллу. Отныне каждый католик свободен от присяги, данной Генриху Наваррскому. Святой церковью он признан еретиком. Он также лишён права наследовать трон, ибо лишь истинная вера может править нашим королевством. Наш добрый король с покорностью принял волю его святейшества Папы. Его величество издал эдикт. Отныне и навсегда, католическая вера является единственно истинной. Любая иная вера подлежит преследованию, а люди её исповедующие — смерти.

В то время как толпа разразилась восторженными криками, один из двух нищих исторг испуганный шёпот:

— Да убережёт нас матерь Божья! Бежим отсюда, Агриппа!

Его спутник наклонился и едва слышно прошептал:

— Да ты испугался. Не будь у тебя на физиономии этой грязи, я бы поклялся, что у тебя лицо стало зелёного цвета. Пусть вести и скверные, но присутствие духа терять не следует, иначе…

— Меня не это напугало, — раздался в ответ едва слышный дрожащий голос.

— А что же? — Агриппа, с удивлением проследил за движением головы своего спутника. Тот указывал на двух монахов, что ехали впереди на мулах. — И что в них такого ужасающего?

— Перстень на левой руке. Я увидел его, когда он дёрнул поводья. Рукав рясы сполз… И перстень, перстень у него на пальце, понимаешь?!.

— Перстень у монаха… странно, но уж никак не опасно…

— Ты не понимаешь, Агриппа, — вновь послышался смятенный шёпот. — Перстень не обычный.

Золотой круг. На нём три драгоценных, круглых камня: белый, голубой и красный. Это знак.

Такой перстень может носить лишь один человек… — голос стал едва слышен, — «Чёрный Папа».

— Верно, ты ошибся…

— Клянусь тебе, Агриппа, это он! Бежим отсюда. Бежим скорее!..

— Напротив. Последуем за ним, если это действительно он. Надо выяснить, что за дела привели его в Париж.

— Ни за что на свете. Лучше уж эти мерзкие улицы и эта вонючая одежда. Это верная смерть, Агриппа. Его всегда сопровождают. Несколько человек следят за всем, что происходит в непосредственной близости от него. Нет, даже не проси!..

— Тогда, оставайся здесь и слушай всё, о чём будут говорить. Я скоро вернусь.

Один из нищих побрёл вслед за теми самыми монахами, которые и стали предметом горячего обсуждения. Вслед ему раздался голос, полный глубокого сочувствия:

— Прощай, друг мой! Прощай навсегда!..

«Ничего необычного, на первый взгляд. Ряса, капюшон — такие же, как у любого другого святого брата», — думал Агриппа, незаметно наблюдая за неторопливым продвижением монахов. Время от времени они понукали мулов, но не слишком усердно. В них не чувствовалась ни беспокойства, ни суеты, ни настороженности. Что ничуть не мешало Агриппе следовать за ними на расстоянии пятидесяти шагов и голосом, полным отчаяния и мольбы, издавать протяжные крики:

— Хлеба… во имя всего святого… во имя Господа милосердного… подайте кусок хлеба!

Он кричал так часто, как только мог, старательно изображая полное бессилие, выражавшееся в неуверенной шаркающей походке и сгорбленной спине. Эта роль не только увлекала его, но и доставляла наслаждение. Он мог преспокойно разгуливать в городе, где едва ли не каждый мечтал увидеть его мёртвым.

Тем временем монахи свернули вправо. Видимо, там находилась незаметная улочка, которую Агриппа смог разглядеть, лишь вплотную приблизившись. Точнее, это была не улочка, а тупик — на это обстоятельство указывала каменная стена в конце её.

Каменная стена?.. Агриппа в это мгновение проклял себя за опрометчивость. Завернув вслед за монахами, он увидел не только каменную стену в конце улочки. Между ней и им находились оба монаха и не менее трёх десятков вооружённых до зубов людей. От мрачных взглядов, устремлённых на нежелательного свидетеля, Агриппу прошиб холодный пот. В центре этого скопища угрюмых лиц, возвышалась фигура с властным взглядом. Агриппа только и успел заметить меховую накидку, всем известный рубец на щеке и лёгкий поклон в сторону одного из монахов.

Понимая, что отсчёт его смертного часа уже начался, Агриппа принял совершенно безумное решение. Испустив пронзительный невнятный вопль, он с криком:

— Мой добрый король, спасите от голодной смерти!.. — метнулся вперёд.