Иван Дроздов - Славянский котел

А Ефим вышел из–за стола, растворил окно, за которым сгущалась темень и в ночи ярче горел огонёк катера, посмотрел на него с минуту, а затем обратился к Простакову:

— Вы маг! Поразительно! Я после таких приступов неделю валяюсь, как труп, а тут… Словно холодный душ принял. И голова не болит, и спать не хочется, — да что же вы за человек? Какая сила в ваших пальцах? Ведь вы только руками ко мне прикоснулись!

Простаков ответил:

— Я биолог, знаю точки на голове, которые нужно погладить в случае, если человека посещают страхи, тревоги, — или, как раньше наши русские люди говорили, «хандра нашла». Вот она нашла на вас, а мы её отогнали.

— Надолго… отогнали?

— Думаю, что да, надолго.

Олигарх снова подошёл к окну, и теперь уже он смотрел не только на огонёк, но и на небо, где весело и призывно светили крупные звёзды, Там, на небе, была своя жизнь, и чем мечтательнее человек, чем яснее его ум и спокойнее душа, тем он больше увидит в той вселенской, недоступной и непонятной нам жизни. Ефим шире растворил окно, пустил в комнату клубы воздуха ночного океана и несмолкаемый, нарастающий к рассвету шум волны. Не поворачиваясь к собеседникам, мечтательно проговорил:

— Я тут заметил: в России к рассвету природа как бы засыпает, становится тише, а тут, наоборот: едва только над горизонтом забрезжит розовая полоска, так и волна просыпается, океан, точно старик, начинает кряхтеть, стонать, — над ним появляется одеяло, сотканное из тумана. И только с рассветом ко мне подбирается сон, и я тогда ложусь вон на том диване.

Ефим замолкает и снова приставляет к правому глазу подзорную трубу. Недовольно, словно дряхлый старик, ворчит:

— Смотри–ка: большой катер, словно боевой корабль: и пушки на борту, и ракетные установки. Да–а–а… если он шарахнет ракетой… — перья из нас полетят. Ишь, мерзавцы! Взяли меня на прицел. Я вот сейчас посплю, а потом сяду на свой ракетный катер и пойду к ним, узнаю, чего они тут под моими окнами забыли.

И к Кириллу:

— Ты где поселил нашего гостя?

— У себя в кабинете.

— Ну, тоже — нашёл место. Я его возьму к себе.

И к Борису:

— Пойдёмте, я покажу вам ваши комнаты. Вас будут охранять мои ребята, а кормить мой повар. Так–то надёжней, да и комфортнее, чем там, у Кирилла.

Простаков заметил:

— Мне хорошо и у вашего брата, но если вы так решили, я возражать не стану.

Проснулся Борис часу в двенадцатом. Некоторое время лежал и равнодушно осматривал комнату, где его поселили. Не сразу разглядел мебель, ковры, гобелены. Всё тут обнаруживало подбор реликвий, художественный вкус и чрезвычайную ценность. Комната скорее была похожа на кабинет, чем на спальню. Лежал он на диване, обитом тончайшей светло–коричневой кожей. Возле дивана квадратный столик, и на нём три миниатюрных аппаратика, похожих на мобильник. Взял один аппарат, на нём надпись: телевизор; взял другой, три кнопки и надписи: шеф, официантка, повар. Третий из чистого золота и на нём одна кнопка и надпись: хозяин. Борис понял, что в этой комнате селили особо важных гостей, имеющих право напрямую соединяться с самим хозяином.

Поднялся и тут за тяжёлой шёлковой шторой разглядел дверь балкона. Открыл эту дверь и очутился на широкой площадке, вдававшейся, точно палуба корабля, в открытый океан. Оказалось, что башня замка с его комнатой, и особенно балкон, висели над краем скалы и со всех сторон были волны, воздух и небо. Всё дышало теплом утреннего солнца, всё искрилось и блистало светом отражённых солнечных лучей, где–то внизу резвились и спорили друг с другом волны, а над головой со свистом летали и кричали чайки.

Кто–то тронул Бориса за плечо. Повернулся: Кирилл. Стоял и широко улыбался.

— Ну, что: видишь, как живёт ваш русский олигарх. Наверное, не однажды уж подумал: а как он стал олигархом, этот неказистый и ничем не примечательный толстячок? А всё нефть. Мой отец, бывший блокадник Ленинграда, получал и получает теперь пенсию восемьдесят долларов, а Ефимчик — сто миллионов! Такая власть утвердилась в России, такая у них справедливость. Там у них с полтыщи думцев будет и каждому только на транспортные расходы миллион рублей дают! Ну вот, он — блокадник Ленинграда, голодный и холодный мальчонка по двенадцать часов в день у станка стоял, корпусы для снарядов вытачивал, и — восемьдесят долларов. У нас тут мусорщик по пятьдесят долларов в час получает, а у вас там — восемьдесят в месяц. Ну, так вот: а через полгода объявили: нефтяная компания в собственность Ефима переходит, и доходы его до миллиарда в год поднялись. Он сейчас третий среди ваших магнатов. У него за шесть миллиардов перевалило. Правда, он всем говорит, что три, а на самом деле — шесть. А теперь–то уж и поболе будет.