Нина Строгая - В аду

Прибыв в замок Харшли, Кестер был поражен тем, с каким почтением – преклоненьем даже – их с Гриффитом встретили. Вначале он подумал, что все это теплое внимание относится только к его новому другу, но, почувствовав устремленные на себя восхищенные и в то же время исполненные раболепства со всех сторон взгляды, ответствовал взглядом покровительственным и надменным.

В то время, как Гриффит «подготавливал старика», дабы от неожиданной встречи у того не случилось разрыва сердца, Кестер отправился бродить по замку. И будто бы вновь знакомился с отчим домом. Но чем больше узнавал его, тем меньше понимал, за что любил когда-то. Начал Кестер с комнаты матери, где та в дни оны страшно и долго умирала, выдавливая из чрева его младшую сестру. Старый барон, обвиняя жену в измене и, не поверив ни в одну из данных в отчаянной надежде клятв, которые супруга повторила бессчетное количество раз, стараясь хотя бы и на смертном одре оправдаться перед любимым мужем, отправил ребенка с глаз долой в монастырь, не удосужившись даже назвать младенца.

Затем по крутой лестнице Кестер поднялся в башню, в которую, несмотря на снедающее его любопытство, в детстве никогда не забирался из-за боязни обитавших там бескровных, безмолвных – по старинному семейному преданию – отчаянных и свирепых предков Харшли, защищавших замок много столетий подряд.

Не обнаружив в башне ничего кроме толстого слоя пыли, весьма затейливых узорных паутин да выпорхнувшей откуда-то из угла разбуженной летучей мыши, Кестер покинул обитель духов и спустился в подвал, из которого, однако, тут же поспешил удалиться, ведь помещение это своею мрачной, холодной, сырой атмосферой угнетало невероятно и неудержимо напоминало узилище.

Завершил свое недолгое путешествие Кестер там, откуда начал – в огромной парадной зале, крикливо, богато украшенной: уставленной, увешанной, устланной многочисленными охотничьими трофеями, искусно расшитыми разноцветными гобеленами – сюжеты, изображенные на них, Кестер помнил с детства и не раз в бессонные ночи горести и боли воображал себе в мельчайших подробностях, а после – старательно пальцем переводил на стену темницы.

Кестер подошел к камину, вытянул руки и держал так близко к огню, что пламя почти касалось ладоней. И это пламя согревало молодого барона гораздо сильнее, нежели воспоминания, связанные с отчим домом.

Внезапно услышав чудесную песню, доносившуюся откуда-то из необойденных им покоев, Кестер покинул залу. Он двинулся не спеша по длинной, утыканной факелами анфиладе. И в свете мечущихся резко и рвано огней черты красивого, худого, казавшегося мертвенно-бледным лица его заострялись еще сильнее, взгляд делался злобным, звериным.

Обладательницей волшебного голоса оказалась юная рыжеволосая девушка, на вид – почти девочка, которая в одной из комнат замка сидела перед окном и, разложив на коленях широкое белое полотно, украшала его узором.

– Славно же ты поешь, – улыбнулся Кестер, приближаясь к девушке.

И та поднялась и шагнула ему навстречу.

– Как тебя зовут, милое создание?

– Карен, – поклонилась она, смущенно потупив взор.

– Карен, – задумчиво, повторил Кестер, – это имя ни о чем не говорило ему. Приподняв лицо девушки за подбородок, Кестер заглянул в широко распахнутые, немного удивленные, немного испуганные глаза, провел рукою по мягким вьющимся волосам, по горящей румянцем щеке, а затем, прижав ладони к туго затянутой в корсет груди, из которой, он чувствовал, вот-вот должно было выскочить сердце, Кестер решил исполнить то самое, так и не озвученное Гриффиту, третье свое желание, – он привлек девушку к себе и крепко обнял ее хрупкое, трепетное тело.

И Карен совсем не сопротивлялась Кестеру. И все то время, в течение которого он грубо совокуплялся с нею на холодном каменном полу, она лишь изредка издавала тихие стоны, безотрывно, завороженно глядя на Кестера, время от времени даже пытаясь обнять его.

Утолив свой голод жадно и быстро, как тогда – в домике Калисты, поглощая жареное баранье мясо, – Кестер поднялся, отерся куском расшитой белой ткани и, презрительно ухмыляясь, швырнул ее девушке, которая бережно прижала полотно к груди. После чего не торопясь поправил на себе одежду и вышел из комнаты. Карен же еще долго сидела на полу, разглядывая свою незавершенную работу, на которой яркий, цветной, толстых нитей узор причудливо перемежался теперь с рисунком кровавым.