Артуро Перес-Реверте: Добрые люди

«Здесь, в Доме Казны, штаб-квартире данной институции, в соответствии с разрешением Нашего Сеньора Короля и церковных властей, собрание Испанской королевской академии большинством голосов принимает решение избрать из сеньоров академиков двух добрых людей, которые, будучи наделенными средствами и провизией, необходимыми для путешествия и проживания на чужбине, отправятся в город Париж, где приобретут полное собрание сочинений, известное под названием «Encyclopédie, ou dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers», а затем доставят его в Академию, чтобы здесь, в стенах библиотеки, упомянутые книги были доступны для свободного ознакомления и штудий любого из членов данной институции».

На краткий миг все смолкают, тишину нарушает лишь астматический кашель дряхлого дона Фелипе Эрмосильи – автора знаменитого «Каталога старинных испанских авторов». Академики удовлетворенно переглядываются, большинство из них принимает торжественный вид, осознавая важность происходящего; кое-кто мрачен или выражает явные признаки неудовольствия, однако последних единицы: двое наиболее консервативно настроенных церковников, герцог де Нуэво Экстремо и высший чиновник Кабинета Финансов. Они мрачно взирают на Игеруэлу и Санчеса Террона, солидарные с их замечаниями, однако не желая усложнять себе жизнь открытым выражением недовольства.

– Еще возражения?.. Таковых не имеется? – спрашивает директор. – Тогда перейдем к голосованию. Как только что сообщил сеньор секретарь, мы должны выбрать среди наших коллег двоих наиболее достойных.

– Так и было сказано в протоколе, – подтвердил дон Грегорио Сальвадор, когда я явился к нему за помощью. – «Двоих наиболее достойных». Я в этом уверен, потому что сам держал его в руках много лет назад.

За его спиной в балконнном окне виднелись здания улицы Маласанья. Старый профессор и академик – восьмидесятилетний лингвист и декан, действительный член Испанской королевской академии – сидел на диване в библиотеке своего дома. На столике передо мной стояла чашка кофе, который только что подала одна из его внучек.

– Значит, протокол заседания все-таки сохранился? – спросил я.

Профессор энергично покачал головой. Это была голова благородной лепки, поистине патрицианская, к тому же не соответствующая возрасту: все еще густые седые волосы, смеющиеся глаза, недавняя операция по удалению катаракты вынудила его читать в очках, однако в остальном не слишком омрачала существование. Дон Грегорио Сальвадор вот уже тридцать лет неизменно присутствовал на собраниях Академии, не пропустив ни единого четверга. Это был человек исключительной ясности ума, и, что еще важнее, он знал наизусть все исторические анекдоты и старинные, давно утратившие свою значимость истории. Соавтор «Лингвистического и этнографического атласа Андалусии», который представлял собой кропотливый монументальный труд, он был единственным членом Академии, к которому почти все мы обращались на «вы», даже вне заседаний, традиционно заносящихся в протокол.

– Конечно, – отозвался он. – Все протоколы в целости и сохранности. Проблема в том, что они не оцифрованы и найти нужный не так-то просто. Представьте себе, ведь это записи заседаний, которые проводились каждый четверг в продолжение целых трехсот лет! Чтобы что-то отыскать, пришлось бы терпеливо перебирать груды бумаги.

– Можно хотя бы узнать год?

Мгновение он размышлял, поигрывая эбонитовой тростью с серебряным набалдашником. Другую руку он держал в кармане куртки из серой антилопьей кожи, накинутой поверх рубашки с галстуком, заправленной в брюки из темной фланели. Его явно не новые туфли были тщательно начищены и блестели. Дон Грегорио Сальвадор был человеком чрезвычайно щепетильным. Можно даже сказать, безупречным.

– Думаю, где-то уже после 1780-го. Когда я работал с нашим экземпляром «Дон Кихота» Ибарры, который вышел как раз в этом году, мне в руки попал протокол заседания Академии, и в нем упоминался роман, а значит, его к тому времени уже опубликовали.

– И путешествие двоих членов академии там тоже упоминается?

– Разумеется. Они должны были отправиться в Париж, чтобы добыть полное собрание. И не все коллеги одобрили их миссию. Вот и вышло что-то вроде ссоры.

– Что же это была за ссора?

Он достал руку из кармана – рука была худая, жилистая, изувеченная артрозом – и сделал неопределенное движение в воздухе.

– Трудно сказать. Как я уже упомянул, в содержание протокола я не вникал. Все это показалось мне занятным, я собирался вернуться к этой теме, но в конце концов меня отвлекли какие-то неотложные дела.