Татьяна Рубцова - Тайна Каркассона

И толпа замерла от ужаса.

– Колдун! – тогда закричал черный рыцарь. – Ты еще смеешь богохульствовать? Сжечь его!

– На костер его! Он накликал беду на мой дом!

– И мой конь захромал, когда граф проезжал мимо.

– Мой последний ребенок помер, как только проклятый колдун посмотрел на него!

– Сжечь колдуна!

– На костер!

– Сжечь!

– С дьяволом сговаривается, да христианские души гробит!

– На костер его!

Поздно было поднимать разводной мост, да и не справиться с тяжелым рычагом старику. Чернь, разогретая вином и страхами, двинулась к воротам замка и высадила их. И не было уже слов, способных вразумить людей. Старый граф снял со стены меч и спустился вниз по лестнице.

И чернь устрашилась блеском благородного клинка. Но тут вперед вышел черный рыцарь и чуть приподнял металлические пластины, скрывающие лицо.

– Де Лузиньян, узнаешь ли ты свою смерть? – глухо проговорил он.

– Царица небесная. Кервер? – вскричал старик.

– Готовься!

Черный рыцарь поднял меч и бросился вперед. Старик отступал под натиском его ударов. Он оборонялся, пока не упал на камни, ослабев от ран. И тогда он воскликнул:

– Кервер, пощади невинную девочку… и тебе воздастся. Она – твоя дочь!

– Лжешь колдун! – черный рыцарь в ярости вонзал меч в грудь поверженного врага.

– Я убит! – выдохнул тот, обмякая. – Всевышний, сжалься над бедным дитем!

– О, дедушка, милый!

Юная де Лузиньян выбежала из своей комнаты, в окно которой наблюдала за боем. Плача, бедная девушка бросилась на грудь старика, поддерживая его своими слабыми руками. Старый граф посмотрел на нее с такой жалостью, словно это она умирала от ран на холодных камнях, хотел что-то сказать, но кровь пошла у него из горла, и старик мертвым упал на каменные ступени родного дома, а девушка забилась в рыдании на его теле.

Черный рыцарь молча отступил, вглядываясь в ту, которую назвали его дочерью. Лицо ее было скрыто на груди убитого, роскошные золотые волосы, редкие на юге, окутывали спину, но фигура в простом платье была тонка и гибка, а чистый голос так походил на голос ее матери.

Даже простолюдины в толпе смягчились, глядя на горе юной девушки, но не их жены.

Появившись неожиданно, они с ругательствами накинулись на несчастную, безжалостно толкая ее и дергая. Они вспомнили тут и опившихся коров, и ожиревших телят, и исчезнувшую в колодце воду, и кур, переставших нестись. А когда старуха вспомнила своего несчастного сына, умершего после того, как попробовал лекарство, данное ему покойной графиней, тут и мужчины зашумели.

Несчастная девушка подняла к окружавшим ее людям заплаканное лицо.

– Злодеи, – еле выговорила она. – Чем мы провинились перед вами? Тем, что я и покойная матушка, мы давали вам травы и мази для больных. А бедный дедушка дарил вам саженцы для сада и семена для посевов, учил обрабатывать землю и делать вино так, что вы разбогатели! Чем еще мы виноваты? Тем, что мой дядя Андре пропал в лесу, охотясь за волками, напавшими на ваш скот? Этим что ли?

– Она тоже ведьма и вся семья ее такая. Сейчас она призналась в этом.

Черный рыцарь вздрогнул и чуть отступил, беспокойно оглядываясь.

«Еще немного и всему конец, – взбудоражено крутилось в его мозгу. – В ней течет моя кровь… Это еще не известно… И в ней кровь де Лузиньянов. А она должна вылиться без остатка. Так я поклялся перед покровом Шатрской богоматери»

– На суд ее! На костер ее! – кричала чернь, хмелея от своей смелости.

– Сжечь ее! – закричал Черный рыцарь, поднимая кверху окровавленный меч и потрясая им.

Посреди площади стоял столб и его окружали вязанки хвороста, оставляя лишь узкий проход. В небольших бочонках были принесены сюда сера и фосфор. Люди вокруг ждали, когда привезут ведьму.

– Ну да. Еще напоследок заколдовала добрейшего аббата Жака, когда тот молитвами хотел спасти ее. Бедняга, говорят, до сих пор не в себе.

– Ведьма! Проклятая дьяволица!

Чуть в стороне от черни стояли горожане побогаче.

– Эти де Лузиньяны выходцы из Тулузы, – говорили они друг другу. – Они настоящие альбигойцы. Доподлинно известно, что сын старого графа участвовал в убийстве графа Раймунда, и его сожгли, как еретика, когда он попал в плен.

Одетые в дорогие одежды, они держались независимо, показывая всем своим видом, что сама колдунья не интересует их и при всем при том не могли отвести жадных взглядов от дороги.

Телега приближалась.

Вот ее колеса загрохотали по мостовой и пение монахов заглушило тихое перешептывание. Телега, скрипя и громыхая, въехала на площадь и мулы, впряженные в нее, равнодушно остановились.