Юрий Смирнов - Твой выстрел – второй

Старик дико, по-заячьи вереща, тянулся дрожащей лапкой к горлу Ивана.

Каталажка не пустовала. Зато и хлеб потек тонким поначалу ручейком, а Иван расширял его русло всячески… И вдруг из губернского комиссариата юстиции пришла в Каралатский волисполком бумага. Некий Диомидов, следователь, грозил начальнику Каралатской милиции страшными революционными карами за аресты мирного населения. Предволисполкома Петров, безоглядный во многом, перед каждой бумагой сверху испытывал трепет. Чесал затылок, спрашивал:

– Ваня, права-то нам на такие аресты дадены? Ты человек грамотный, растолкуй. А то, знаешь, своя же власть к стенке и поставит.

– А мы не пробовали уговорами? Не собирали кулаков на митинг?

– Шут его ломи! Что ж он тогда пишет! Сдурел, что ли? Его бы в нашу шкуру!

– Мы, Андрей Василич, ни одного каралатца, сдавшего добровольно излишки, не арестовали. Давай и будем отсюда плясать. Но все ж таки… Напишу я Багаеву. Он мой начальник, ему и карты в руки: пусть разъяснит, кто из нас прав, а кто виноват.

Багаеву он написал все, как есть, начиная с Точилина. Не утаил, что в кутузке холодно, топит ее два раза в неделю, и что из бедняцкого фонда, созданного волисполкомом, он ни грамма не берет на питание арестованных, их содержат родственники. Написал и про рацион, который установил сам. Вот и бумажная война началась, думал он, грустно улыбаясь.

В Каралат приехал агент губрозыска Сергей Гадалов. Учил Ивана, как правильно вести следствие, оформлять протоколы. Привез и записку от Багаева. «Товарищ Елдышев! – писал начгубмилиции. – Этот перекрашенный меньшевик Диомидов давно требует твоего ареста. Я знаю, за какое мирное население он хлопочет, и тебя в обиду не дам. В городе голод. Кто тайно гонит скот под нож, кто гноит хлеб, рыбу, сахар и мануфактуру в земле, тот враг революции, и весь тут сказ. Действуй, товарищ, смелее! Пролетарский привет товарищу Петрову, он держит правильную линию. На ней и стойте».

Петров расцвел.

– Ты и обо мне написал, Ваня? – польщенно спросил он. – Вот спасибочко. Уважил!

– Андрей Васильевич! – сказал Сергей Гадалов. – Багаев на словах просил передать, чтобы на каждый арест волисполком выдавал Елдышеву разрешение.

– Эка, Сережа! Пусть-ко попробует без разрешения. Мы ему попробуем!

– Имеется в виду письменное, Андрей Васильевич. Приедет проверять тот же Диомидов, камера у вас забита, а тут, – Сергей поднял папку, – пусто. По какому праву Елдышев арестовал людей? Взял – и арестовал по своему хотению, можно и так понять.

– Действительно… – ошарашенно сказал Петров. – А ты куда глядел? – напустился он на Ивана. – Мы-то хоть народ темный, а ты все поповские книги перечитал, голова! Мог бы и присоветовать.

– Про наш случай в тех книгах ничего не написано, – улыбался Иван. – Как теперь будем решать эту задачу, Сережа?

– Волисполком, я думаю, должен собраться и утвердить все прошлые аресты, если согласен с ними. Нужно перечислить всех арестованных поименно и против каждого имени – указать, за что.

– Причина у нас одна: за злостное противодействие декрету о продразверстке, – сказал Иван. – Других причин у нас пока нет.

– Так и запишите.

– Так и запишем, – повеселел Петров. – Век живи – век учись. И дюже мне боязно, что дураком помру.

Сергей приехал не только за тем, чтобы дать им начала юридической грамоты. Была у него и другая цель. На пригородных дорогах, сказал он Ивану и его дядьке, пошаливает банда. С городским уголовным миром она связана через барыг, кое-какие следы ее сейчас нащупываются в известных губрозыску малинах, но банда не уголовная, а ярко выраженная кулацкая.

– Банда грабит продовольственные обозы. Вы сколько их отправили в город, Иван Гаврилович? – спросил Сергей.

– Сережа, да зови ты меня, ради бога, по имени! – сказал Елдышев. – А то я прямо дедом себя чувствую.

– Стесняюсь я, Иван Гаврилович… Ваня… – Сергей запылал.

Тогда, на крыше хлебного состава, потерявшись от страха (что уж теперь скрывать-то, горько думал он о себе), Сергей слушал только приказы Елдышева, бежал, куда надо было бежать, стрелял, в кого надо было стрелять, и только благодаря этим приказам, благодаря тому, что их надо было выполнять и на другое не давалось времени, Сергей и остался, как сам считал теперь, человеком.

– Ваня, – сказал он и прислушался, словно не веря себе, и повторил радостно, жарко: – Ваня! Я тебе не только жизнью обязан, ты это знай. Я за тобой, Ваня, пойду в огонь и в воду.