Альберто Васкес-Фигероа - Монтенегро

— Есть лишь одно исключение из этого правила, — сказал другой юноша. — Кимари-Аяпель.

— Не произноси этого имени, — упрекнул первый. — У тебя нет на это права.

— Скоро я убью зеленую тень и получу это право, — надменно ответил тот. — И тогда смогу забрать все яиты, какие попадутся мне на пути.

— Сейчас у нас нет войны с чиригуанами, а потому, если тебе случится убить кого-то из них, тебя за это бросят в змеиную яму, — недвусмысленно предупредил другой индеец. — Если ты не научился уважать законы — значит, ты такой же дикарь, как и они. Боги могут любить только мирный народ.

— Кто это — Кимари-Аяпель? — немного погодя спросил Сьенфуэгос.

— Мы сами толком не знаем, — прошептал в ответ третий юноша. — Но я слышал, что Кимари-Аяпель может сделать так, что яита снова станет кровью Мусо.

— Расплавить изумруд? — изумился канарец. — Я, конечно, не слишком разбираюсь в драгоценных камнях, но считаю, что того, кто уничтожит камень такого размера, и самого нужно разрубить на кусочки. Когда я плыл сюда на корабле, там во время игры в карты чуть не убили человека из-за бриллианта размером с чечевичное зернышко. Страшно представить, что бы с ним сделали за камень такого размера и красоты, какой показала мне Мауа.

— Что такое карты? — поинтересовался туземец.

— Ну... — задумался Сьенфуэгос, не зная, как объяснить. — В них играют и мухлюют.

— А как в них играют?

В конце концов ему удалось объяснить правила игры в карты и нарисовать полную колоду карт. Началось все с двух образцов, грубо вырезанных на кусочках древесной коры, а закончилось чудеснейшей работой на тонких листах золота, выполненной лучшими в деревне мастерами. Как оказалось, золото было единственным материалом, помимо дерева, бамбука и хлопка, с которым эти славные люди умели работать.

Не прошло и недели, как большая хижина для собраний, стоявшая особняком на берегу реки, превратилась в своего рода казино, где каждый вечер собирались пакабуи обоих полов и весело проводили время за игрой в карты.

Теперь в жизни Сьенфуэгоса наступил один из самых приятных периодов. Большую часть дня он проводил в гамаке или прогуливаясь по берегу реки, а по вечерам играл в карты. Его постоянно опекала Мауа, и он имел в своем распоряжении бессчетное число девушек, с радостью готовых разделить с ним ложе.

Ему нравились задушевные беседы, которые велись по вечерам на крыльце его хижины, и с каждым днем местные юноши проникались к нему все большим уважением, слушая захватывающие истории о дальних странствиях и приключениях и мечтая хоть немножко узнать о мире, лежащим далеко за морем, что рождает Великая река.

В конце концов канарец пришел к выводу, что нет на свете лучшего места, чем эта мирная деревушка пакабуев, и если уж он решил окончить наконец свои вечные и бесцельные странствия, то лучшего ему не найти. В памяти всплыл образ белобородого старца в темном балахоне, чье замерзшее тело они с Угольком видели в высокогорной пещере.

Возможно, тот, как и Сьенфуэгос, был выходцем из далеких земель, и превратности судьбы забросили его в подобную деревню, где он решил остаться, и превратился в учителя и пророка, так что туземцы чтили его, как святого или вождя.

«Я должен сделать для этих людей нечто большее, чем научить их играть в карты или забивать им головы разными бреднями, — думал Сьенфуэгос. — Должен научить их читать и писать. Правда, я и сам не знаю, много ли я помню из того, чему меня учили... Да и на чем мы будем учиться, если здесь нет ни чернил, ни бумаги, ни самой завалящей книжонки...»

Он никак не мог решить, будет ли туземцам практическая польза от этих знаний, как в те далекие дни, когда в компании старика Стружки он превратил примитивное племя женщин-карибок в обезумевших потребительниц, но к счастью, Мауа не дала ему достаточно времени над этим поразмыслить, поскольку как раз в это мгновение положила перед ним сочную ногу пекари, зажаренную с травами, и серьезно заявила:

— Кимари-Аяпель прочитал след твоих рук на яите и теперь хочет с тобой встретиться.

— Кто такой Кимари-Аяпель? — спросил канарец. — И почему я должен к нему идти? Если он хочет меня видеть, пусть сам и приходит.

С этими словами он привалился потной спиной к стене хижины. Толстуха с силой встряхнула его, сердито глядя в упор маленькими блестящими глазками:

— Если Кимари-Аяпель велит, ты должен идти, иначе тебе нет места среди пакабуев.

— Это еще почему?

— Приказы Кимари-Аяпеля не подлежат обсуждению.