– Стало быть, ваше величество, – сказал Руи да Пина, – надо известить о ваших намерениях донью Изабеллу и дона Фердинанда.
– Совершенно верно. Как только мы выдворим из Лисабона безголового Карвахаля и безногого Айялу, я пошлю кузине Изабелле не очень ласковое письмо и намекну ей, что к весне весь наш флот будет готов к боевым действиям и выйдет в море, если ее высочество не пойдет на уступки. Вам, дон Дуарте, кастильские дороги теперь знакомы, поэтому вы и повезете королеве мое письмо. И на этот раз вам уже не придется сбривать бороду и торговать целебными травами.
…Спустя два дня незадачливое посольство покинуло Лисабон, а в ночь на 5 января 1494 года чернобородый всадник выехал через ворота Сан-Висенти на сантаренскую дорогу и мимо монастыря Марии Благостной проследовал к кастильской границе.
Дон Дуарте держал путь не в Барселону. В начале зимы Изабелла и Фердинанд перебрались в захолустный городок Медину-дель-Кампо, который лежал в самом сердце Старой Кастилии, на пустынном и холодном нагорье.
В Медине-дель-Кампо скрещивались главные дороги Кастилии, отсюда легко было добраться до Вальядолида и Саламанки, Сеговии и Толедо, Саморы и Леона. В паутине, которой походные канцелярии ее высочества оплели всю Кастилию, Медине-дель-Кампо отведена была роль центрального узла, и из ворот древнего мединского замка один за другим выезжали курьеры и тайные агенты королевы, чтобы спешно доставить ее указы, инструкции и письма во все уголки страны.
Хотя зима 1494 года была не в пример теплее прошлогодней, но в Медине-дель Кампо королевский двор изнывал от стужи. С самого рождества по кастильскому нагорью гуляла лютая метель, холодные ветры врывались в древний мединский замок через все щели, и усатые ветераны гранадской войны стыдливо кутались в девичьи шали, которые, однако, не спасали их от насморка.
В крещенскую вьюгу дон Дуарте проскакал из Саламанки в Медину-дель– Кампо. На этот раз он явился в Кастилию в качестве заурядного гонца, и доступ в покои королевской четы был ему заказан. Впрочем, дон Дуарте старался держаться подальше от их высочеств. Черную бороду португальского гостя часто можно было увидеть в кардегардии, в темных галереях левого крыла замка, где бродили вызванные в Медину чиновники разных ведомств, и в трапезной, куда дворцовые служители время от времени забегали, чтобы пропустить стаканчик-другой винца из королевских погребов.
Черная борода щедро поила своих случайных собутыльников, а в этом угрюмом замке языки за бочонком доброго хереса развязывались легко и быстро. К тому же дон Дуарте, на свое счастье, встретил в трапезной дона Педро де Айялу, с которым он имел случай два-три раза беседовать в Лисабоне.
Дона Педро королева приняла весьма холодно, и от огорчения он охотно прикладывался к бутылке и во хмелю забывал, что его чернобородый друг состоит на службе у короля Жуана Португальского.
– Ее высочество, – говорил дон Педро, – не ценит моих заслуг. Я ли не старался для нее, когда вел бой с королем Жуаном. Сказано мне было: ни шагу назад, и я, даром что нога у меня одна, как вкопанный стоял перед королем Жуаном и от той линии, которую наметил отец-папа, не отступил ни на дюйм. А сейчас, изволите ли видеть, ее высочество готова эту линию сдвинуть, лишь бы не ссориться с королем Жуаном… Нет, в ту пору, когда я потерял ногу…
Дон Дуарте отлично знал: стоит только дону Педро сесть на своего конька, и ни единого путного словечка из него тогда больше не выжмешь. И дон Дуарте ловко опрокинул только что вскрытый бочонок вина. Красная, как кровь, жидкость залила весь стол, и пенные струи потекли на камзол и на штаны великого дипломата.
– Боже правый, какой же я увалень! – проговорил дон Дуарте, засыпая солью алые пятна на загубленных штанах своего собеседника. – Соль – отличное средство, но боюсь, следы все же останутся. Ну ничего, бочонок этот не последний… Так вы, сеньор Гарсиа, сказали, что ее высочество не совсем вами довольна. Признаться, я не понимаю: ведь прошло всего два месяца, с тех пор как королева послала вас в Лисабон. Что же, собственно, изменилось за это время и почему…
– «Почему, почему»… Вы, молодой человек, в тонком искусстве дипломатии не искушены, а я на этих хитрых делах собаку съел. Королева…
– Королева? Быть того не может, она ведь своих решений быстро не меняет.
– Святая правда, не меняет, но не может же она рассориться с королем Фердинандом… А я своими ушами слышал, как он ругательски ругал папу, французов и каких-то итальянских князей и просил королеву поскорее столковаться с Лисабоном. Я, говорил король, не господь бог, и если кузен Жуан сговорится с этим треклятым Карлом Французским, мое королевство попадет в тиски. Ну, и королева уступила королю. Вот как было дело. Уж я-то знаю, почему мы теперь готовы бросить кость королю Жуану.
Читать дальше