Геннадий Ананьев - Приказано молчать

– Оружие, что в каптерке, раздать лучшим стрелкам первого и второго отделений. К мазару выезжаю лично с получившими оружие. Посыльных на соседние заставы, – он назвал фамилии, – аллюр три креста. С остальными, старшина, организуй оборону заставы. Оружие найти. Далеко подлец не унес. А пока – только гранаты. Прачка пусть займется Гончаровым. И санинструктор с ней. Доложу коменданту и – в седло.

Все всем ясно. Опустела казарма. А еще через несколько минут скакал начальник заставы с группой пограничников к мазару, надеясь догнать Паничкина или хотя бы успеть перекрыть выход из расщелка в долину. Лучше, конечно, вход в расщелок с мазарной долины оседлать. Но – как получится. Не до жиру в такой обстановке.

Паничкина не догнали. Он успел пересечь долину и побежал за границу по прямой, зная, что никаких нарядов на пути нет. Он таким образом сократил свой путь километра на три. Это понял лейтенант Садыков, и стал еще жестче пришпоривать коня и без того несущегося наметом. Он спешил. Время решало все. Минуты решали. В долине басмачи сметут кучку вооруженных только карабинами пограничников как налипшую на чапан букашку.

Успели. Спешились и залегли. Дослали в патронники патроны, а рядом, чтобы под рукой, уложили гранаты, завинтив в них запалы. Даже усики разжаты. Замерли, готовые встретить басмаческую лаву, понимая вместе с тем, что долго они продержаться не смогут. Но отступать некуда. Тем более, что коноводы уже увели коней «в укрытие» – в сторонку, за изгиб сопки.

Тихо-тихо. Садыков приказывает:

– Второе отделение остается здесь, первое – вперед!

Весьма верное решение. Расщелок узкий, особенно перед мазарной долиной, отделению с лихвой хватит перекрыть его, а когда басмачи прорвутся через первый заслон, в чем никто не сомневался, на пути их окажется второй. Еще какое-то время будет выиграно. Глядишь, и подмога подоспеет. Нет, не сюда, сюда никак не получится, а на заставу.

До заставы из комендатуры взвод боевого обеспечения на тачанках быстро доскачет. Отрядная маневренная группа тоже спать не станет. Нет, не получится у басмачей неожиданной, все сметающей на пути вылазки на Ашхабад. Не польется людская невинная кровь от неудержимой лютой злобы фанатиков. Ради этого можно принять и смерть в бою. Заступить собой дорогу басмачам.

Только отчего-то не появляются они. Садыков вывел уже отделение к самой поляне, уже залегли бойцы, каждый выбрав себе место половчее – за бугорком, в ямочке (окапываться некогда, да и нельзя, демаскируешься), а перевал, за которым сопредельная сторона, бездвижен. Не ушли, поняв, что потеряна неожиданность?

Нет, не ушли. Не знают пока, что агент их провалил задание. Дремлют, на корточках сидя и не выпуская поводьев из рук. Ждут. Для них сигнал к действию – взрыв. Но он должен донестись с заставы ближе к рассвету. Много еще времени есть, не подошло оно еще. И Паничкин еще не добежал до них. Хотя он рассчитывал сократить расстояние, но не учел, что за границей хоть и безопасней, но нет там ровности, нет долины, там нужно переваливать хребты. Вверх и вниз нужно бежать, вверх и вниз. А сил не очень много – успел и сам он надышаться снотворным, которое развел в воде и разлил по полу казармы. Теперь сказывается это. Но он бежал. Бежал, пересиливая слабость. Он очень торопился. Он почему-то был вполне уверен, что застава продолжает спать. Гончаров откоптил белый свет. Кровью изойдет. Пахно сгорит (он видел, что летняя кухня начала заниматься огнем). Старшина заснет, не пересилив себя. Связи нет. Все он, Паничкин, сделал как надо. Осечка, правда, случилась, но… Курбаши поймет и останется довольным.

Паничкин очень гордился собой, и ни разу не екнуло у него сердце-вещун, не заныло от предчувствия страшного конца.

Первый вопрос курбаши отрезвил:

– Револьвер, вот этот, на ремне, заряжен?!

И правда, отчего топтаться было со штыком наперевес, если все можно было решить одним выстрелом. Боялся всполошить заставу? Но Гончаров орал благим матом, а никто даже не пошевелился.

– Гранаты, говоришь, подготовлены были для взрыва?

– Да-да. Запалы ввинчены.

– Почему же не взорвал? Святого дела ради?

Нет, ему подобное и в голову не могло прийти. Нет, он не готов к подобной жертве. Взорвать себя?! У него даже сейчас от одной только мысли об этом испарина на лбу выступила, а сердце засбоило, съежилось. Не по Сеньке шапка. Не рожден он для подвига. Спасать же себя, как он начал понимать, надо. Заскороговорил: