Тем временем Дориа и Улуч Али продолжали маневрировать. Оба были обвинены в намеренном предательстве, об обоих писали, что они желали лишь продемонстрировать свое непревзойденное тактическое мастерство. Поведение Дориа даже объяснили личной трусостью. На некоторое время мы оставим этот вопрос и опишем результаты их действий. Не может быть сомнений в том, что турецкий командир оказался лучшим в поединке умов. Ему удалось заманить Дориа так далеко на юг, что он сумел направить все свои силы в промежуток между христианским центром и правым крылом и обрушить их мощь на уже потрепанные корабли южного фланга центра задолго до того, как Дориа сумел вернуться им на помощь. В этой части сражения христиане понесли огромные потери. Многие галеры, включая мальтийский флагман, были захвачены, и только действия христианского резерва и лично Дона Хуана спасли положение. Благодаря им успех турок оказался временным, и возвращения Дориа было достаточно, чтобы заставить Улуч Али бросить свои призы и спешно отступить. Он ушел в Превезу, захватив с собой 15 галер; еще 35 галер вернулись в Лепанто, остальные были захвачены, потоплены, сожжены или потерпели крушения в попытках спастись.
Утверждают, что всего христиане захватили больше 180 галер и 60 небольших кораблей, но многие из них были слишком сильно повреждены, чтобы их можно было использовать, так что общее количество захваченного флота составили 117 галер и 6 галеотов. Одновременно они потеряли 12 своих галер: одни были потоплены в сражении, другие так сильно повреждены, что их пришлось уничтожить. Только одна венецианская галера была действительно уведена турками, остальные, захваченные в бою, впоследствии были отбиты. Считается, что христиане потеряли 9 тысяч человек, а турки – 30 тысяч.
Если бы Дориа и Улуч Али сразу же вступили в бой, результат в целом, вероятнее всего, был бы таким же. Возможно, меньшему количеству турок удалось бы спастись, однако христианские потери, по крайней мере материальные, были бы более существенными. Скорее всего, они не понесли бы таких потерь в центре, зато дивизия Дориа пострадала бы намного больше.
Объясняя поведение двух командиров – Улуч Али и Дориа, – многие считают, что Дориа был предателем. Представляется крайне маловероятным, что способный тактик в одночасье забыл, что тактика является всего лишь средством для достижения цели, и позволил своему стремлению продемонстрировать искусное маневрирование отвлечь его от долга командира. Нет оснований полагать, что молодой Дориа был особенно талантливым тактиком, по крайней мере, у него раньше не было возможностей это доказать. У Джербы он попросту потерял голову, а в течение следующих десяти лет на море не было событий, в которых он мог или использовать, или приобрести тактический опыт. Нельзя исключить, что он был прав в изначальном стремлении помешать противнику обойти себя с фланга, но позволил увлечь слишком далеко от центра, после чего его попросту переиграл более опытный соперник. Что касается Улуч Али, составить свое мнение еще сложнее. У него определенно было больше возможностей, и он должен был суметь навязать противнику бой. Его тоже обвинили в предательстве, и нет сомнений в том, что и папа, и испанцы всячески старались переманить его от турок. Но тот факт, что он был хорошо принят султаном, несмотря на катастрофу, и сразу назначен главнокомандующим реорганизованного турецкого флота, показывает, что вышестоящие лица не подозревали его в предательстве.
После боя христианский флот вместе с призами зашел в гавань Летала, что в нескольких милях севернее. На некоторое время внутренние противоречия были позабыты – правда, ненадолго. Дон Хуан обменялся дружественными приветствиями с Веньеро до сражения и принял его с распростертыми объятиями после него. Но венецианцы сразу начали жаловаться, что их обделили с добычей, и ссора между ними и испанцами вспыхнула с новой силой.
Искрой стал поступок Веньеро, который 10 октября отправил домой свой рассказ о сражении, не дожидаясь одобрения Дона Хуана. Он заявил, что приказал командиру своей галеры связаться с Доном Хуаном и Колонной. Но Веньеро явно нисколько не сожалел, что Дон Хуан оказался недоступным. Для постороннего человека нет ничего необычного в том, что командир половины союзнического флота связывается напрямую со своим правительством, но Дон Хуан, будучи главнокомандующим, посчитал иначе. Он принял это действо как намеренное пренебрежение его властью и смертельно обиделся.
Читать дальше