Виталий Гладкий - Сагарис. Путь к трону

Но приказ есть приказ, и оспаривать его центурион даже не подумал. Он налил себе полный кубок крепкого критского вина, которое предпочитал больше сладкого фалернского, и выпил одним духом. Плавтий Сильван лишь мягко улыбнулся, глядя на Гая Фульвия. Он хорошо разбирался в людях, и понял, какие чувства обуревают в данный момент старого служаку.

По Дикой степи катились волны серебристого ковыля. Отряд воительниц издали был похож на караван небольших суден, нагруженных под завязку, настолько высоким было разнотравье степи. Яркое весеннее солнце только-только появилось из-за дальних лесов, и солнечные лучи еще не набрались палящей знойной силы, которая к полудню плавила голубой небесный купол, превращая его у горизонта в золотистое марево. Несильный ветер приятно ласкал открытые участки тела, и Сагарис наслаждалась умиротворенным покоем, который изливался с небес. Тем не менее на душе у нее кошки скребли. Она потеряла единственную верную подругу, которая старалась держаться от нее подальше. Пасу была обижена на Сагарис до глубины души и не скрывала своей неприязни. И было от чего. Причина их размолвки заключалась, конечно же, в Аме.

Безумная ночь, которую Сагарис провела в объятьях сына Томирис, не прошла даром. Во-первых, Ама наотрез отказался принять участие в празднике богини Язаты, чем разгневал даже собственную мать. Непокорного мужчину, не пожелавшего разделить любовное ложе с не понравившейся ему воительницей, заставить исполнить свой мужской долг было невозможно.

Так иногда случалось, уж неизвестно, по какой причине. В этом вопросе не помогали даже снадобья Фарны. Поэтому царица относилась к подобным выходкам «низших» – именно так воительницы именовали мужчин племени – снисходительно. Казнить непокорных, конечно, можно, но кто их заменит? Благодаря ухищрениям колдуньи воительницы рожали большей частью девочек. Но и без мужчин племя обойтись не могло. Они были «своими». Мужчины при случае сражались наравне с воительницами против врагов, им можно было доверять, в отличие от рабов, способных на предательство и месть.

А во-вторых, Сагарис все же понесла; неожиданное любовное неистовство не прошло даром. К счастью, никто из воительниц не знал о проступке девушки, но от этого ей было не легче. Она не имела права рожать! Иначе ее ждало всеобщее презрение и поражение в правах. И тогда вместо бешеной скачки на своем любимце Атаре в составе поисковой расмы Сагарис ждали кухонные работы наравне с мужчинами. Ведь сыр-иппаку из кобыльего молока разрешалось делать только женщинам, чем-то провинившимся перед Томирис и племенем.

Ама неоднократно пытался договориться о новой тайной встрече, но Сагарис поначалу отвечала суровым отказом, а в последний раз, почему-то взбесившись, едва не снесла ему голову своим боевым топором. Юношу спасли только отменная реакция и быстрота его крепких мускулистых ног. С той поры он замкнулся – да так, что из него невозможно было лишнего слова вытянуть – и старался не попадаться Сагарис на глаза.

Конечно, девушка знала многое о зачатии и деторождении (этими сокровенными сведениями с нею поделилась Пасу, прошедшая специальную подготовку; какие могут быть секреты от подруги?), но то, что она задумала, юным воительницам не преподавали. Однажды, совершенно нечаянно, Сагарис подслушала разговор двух жриц (одна из них была ее мать). Оказывается, старая колдунья Фарна помогает женщинам племени не только рожать детей, но также избавляться от нежеланных последствий тайных встреч с мужчинами. Жрицы гневались, но тронуть Фарну никто не осмеливался. Даже сама царица.

Сагарис решила обратиться к старой колдунье от отчаяния. Она точно знала, что Фарна чужих тайн никому не выдает, но пещера Привидений, где жила бабка Пасу, вызывала страх. Бедное сердечко девушки трепетало, как у загнанной охотницами лани, когда она взбиралась по крутой тропе к ее жилищу. Тропа шла над обрывами и была изрядно протоптана. Фарна явно не страдала отсутствием внимания со стороны воительниц.

– Пришла… – буркнула старуха, мельком глянув на Сагарис. – Давно пора…

Лик Фарны был ужасен. Седые всклоченные волосы ниспадали патлами на ее изрядно поношенное рубище в многочисленных заплатах, на темном морщинистом лице выделялся огромный нос, похожий на орлиный клюв, заскорузлые руки с неестественно длинными пальцами все время находились в движении, будто колдунья ощупывала нечто невидимое, стоявшее перед ней, а в черных бездонных глазах, удивительно живых для весьма преклонного возраста Фарны, горели хищные красные огоньки – словно у рассвирепевшей волчицы.