Айдас Сабаляускас - Император Галерий - нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

В воздухе кружилась жёлтая, прилетевшая невесть откуда, листва. Возможно, с северов Гипербореи. Мчавшегося галопом-карьером скакуна ей, листве, было не догнать, как и бешеной тройки из грядущего. Затаптывалась копытами, жухла и сгнивала.

– Это было Божественное самопознание, – много позже скажет Валерия мужу, когда он, расслабившись и снова сорвавшись в рефлексию, ненароком поделится с ней воспоминаниями о том, как однажды ночью вышел в поле с конём. – Ты внутренне готов принять благодать, теперь надо осознанно делать первый шаг и семимильно двигаться дальше!

– Куда?

– Только вперёд, к Спасителю!

«К Нацлидерству!» – в ответ подумает тогда Галерий и скрежетнёт зубами в дикой злобе и ненависти к галилеянам.

«Я однажды кувшин говорящий купил.

“Был я шахом! – кувшин безутешно вопил. —

Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха,

Сделал бывшего шаха утехой кутил”…».

Омар Хайям. Рубайят

Спустя несколько дней после бегства с армянских гор и предгорий шахиншах Нарсе-Нарсес, добравшись, наконец, до предместий своей столицы и терпеливо дождавшись полуночи, под покровом тёмного времени суток в сопровождении хорошо оплачиваемой личной охраны из бессмертных тайно въехал в Ктесифон. Случайно попадавшиеся на пути прохожие, полуночники и совы , тут же, не успев ойкнуть, охнуть, вздохнуть и крякнуть, отправлялись на тот свет поближе к справедливому и всеведущему Ахура Мазде: Великий Авестиец хранил покой праведников.

На следующее утро десятки вышколенных и проинструктированных глашатаев со счастливыми выражениями лиц вывалили на улицы ирано-персидской столицы и разнесли благую весть о великой победе Царя царей над нечестивыми безбожниками из насквозь прогнившего западного закордонья.

Отдав единственный приказ заняться вызволением из плена своей семьи и гарема как её составной части, сам шахиншах заперся в покоях дворца-резиденции, не желая ни видеть, ни слышать никого из высших сановников, державно-чиновных мужей и толпы советников-прихлебателей, и три ночи подряд до самых рассветов слушал чудесные легенды и сказки об одном беспримерном отцовском подвиге, превосходящем по эпичности, романтичности и мифичности все двенадцать подвигов варвара Геракла. Утренними зорями повелитель Ирана и не-Ирана в дворцовом саду у водоёма слушал щебетание певчих птиц, а днями отсыпался, вдрызг разрушив весь свой прежний алгоритм и образ жизни.

И хотя в новые, далеко отстоящие от Шапура Первого времена, виртуальное чучело из ночных грёз поверженного Нарсе так и не стало реальным, сказителей и свидетелей у шахиншаха не только не убавилось, а полку даже прибыло : кого отыскивали, тех в царские чертоги ближе к ночи и сгоняли со всех кварталов столицы и её окрестностей. Сказки о минувших днях и битвах, где рубились иные, которых нет и кто теперь далече, всегда ласкают слух и успокаивают нервы любых аутсайдеров, соотносящих себя с чужой славой: репутация предков запросто присваивается потомками, коли своя рожа крива .

– Верую, ибо абсурдно ! – по часовой стрелке проворачиваясь вокруг своей оси, пытался в чём-то убедить сам себя Царь царей: – Старею?

«Кто-то из вашего окружения на этом даже неплохо заработал», – непроизвольно свербило в его памяти, но Нарсе старался гнать от себя воспоминания о древнем старике, которого некогда приказал растерзать, как и вымарать из своей головы его лживые рассказы о будто бы поддельном чучеле римского императора Валериана.

« Из тысяч лиц узнал бы я этого старикашку, да как зовут, забыл его спросить », – мелькнуло в извилинах шахиншаха. Неспроста и не напрасно мелькнуло – это не было банальным совпадением.

На пятые сутки Царь царей вдрызг восстановил прежний алгоритм и образ своей жизни и стал засыпать по ночам, где своего часа его поджидала ловушка: окно Овертона. Спал беспокойно, снились кошмары и назойливые дэвы-дивы: цветы зла.

В одну из ночей не по адресу, словно заплутав в территориально-конфессиональном пространстве бытия, в опочивальню к Нарсе, оставив сиротой свою пещерку вечной тьмы, энергетическими сгустками явились нечестивые римско-греческие Боги Гипнос и Морфей: редко разлучающиеся друг с другом отец и сын. Но они не заблудились, просто знали, кому в неэллинском мире сейчас, чтобы отвлечься и забыться, больше всего требовались тихие добрые слова, психологическая помощь, разгрузка, поглаживание по шёрстке, а главное ― слабительное , маковое зелье-снадобье.