Леонид Дроздов - Волчий яр

Прослушав доклад Марфы, хозяин довольно причмокнул, пожевал губами и спросил о клиенте, который заказал в пятницу пару из дорогого английского твида.

– Клиент, как клиент, – пожала плечами девушка, не замечая, как на ее щеках выступает румянец. – В форменном сюртуке – стало быть, чиновник.

– Какого ведомства, какого класса? – прицепился Лейба. Про каждого нового клиента он допытывался с особенным пристрастием.

– Да Бог его знает, господин Прейгерзон! Сами знаете, я в чинах и казенных сюртуках не разбираюсь!

– Во-первых, дорогая Марфа, я тебя раз сто просил не называть меня «господином Прейгерзоном», а обращаться ко мне по имени…

– Нет уж! Вы много старше меня, поэтому фамильярничать я с вами не собираюсь! – запротестовала швея. – Если хотите, могу называть вас Лейба Мордухович.

– Будь добра. Так всяко лучше, чем «господин Прейгерзон».

– А что во-вторых?

– А во-вторых, коли я доверяю тебе замещать должность приказчика, тебе следовало бы изучить форменные сюртуки и петлицы, чтобы не попасть в глупое положение. Вот, к примеру, какие на том господине были петлицы?

– А не было у него никаких петлиц! У него погоны были.

– Да?.. – изумился Прейгерзон. – Неужто полицейский?

– Неет! Фараона я определю безошибочно!

– Военный?

– Нет же! Вы уж совсем меня за дуру держите!

– Так кто же он?

– А Бог его знает!

– Ну а погоны-то какие у него были?

– Погоны? Дайте вспомнить… – Марфа сделала вид, что усиленно вспоминает, хотя запомнила их тотчас. – Две звезды с двумя просветами.

– Коллежский асессор? Гм. Недурно, – заметил хозяин, почесав подбородок.

– И что это значит? Высокий чин? – осторожно осведомилась швея, маскируя симпатию к этому человеку.

– Не сказать, что высокий, но и не замухрыжный. Восьмой класс. Тут всё дело в погонах. Стало быть, он важную должность занимает. Молод, стар?

– Молод еще. Не более двадцати шести.

– Быть может, помощник частного пристава?..

– Да говорю же вам, не шпик он!

– Да с чего ты взяла? У гражданских чиновников в полиции сюртуки обычные, неприметные. К тому же я ума не приложу, у кого еще могут быть в наше время погоны.

– Коли вам так хочется, спрошу у него в другой раз!

– И не вздумай! Такие господа не любят, когда в их жизнь лезут. Да и дурой круглой выставишь себя. Да, кстати, как ты к нему обращалась? – перепугался вдруг Прейгерзон.

– Как-как? Ваше благородие, как же еще!

– У, балбесина!.. – тихо взвыл хозяин. – Запомни на будущее, если на статских погонах два просвета – таких надо именовать «вашим высокоблагородием». А если один – «вашим благородием». Унизила человека. Он, должно быть, сделал тебе замечание.

– Не сделал, – запунцовела Марфа. Прав Прейгерзон: классы и погоны с петлицами надо выучить.

– Это хорошо, что не сделал. Значит, порядочный и скромный. Тогда действительно не из полиции. Там таких отродясь не бывало, – съязвил еврей.

– Да, кстати, в воскресенье пристав наведывался по вашу душу.

– Зачем это? – напрягся Лейба Мордухович.

– С праздничком иудейским вас поздравить зашел. Звал к себе на чай. Просил передать, чтобы вы к нему непременно перед Покровом заглянули чайку испить.

Прейгерзон побледнел. Это значило, что пристав снова требовал денег за покровительство. А ведь каков наглец: в прошлый раз Лейба «пил у него чай» перед Рождеством Богородицы, то бишь не более двух недель назад. Однако!..

Впрочем, портить отношения с приставом хозяин ателье на Фундуклеевской не собирался. «Красненькую» он ему, конечно, отнесет. Жить под защитой пристава всяко прибыльней…

– Если снова заглянет, ответь, непременно зайду. Когда бишь у вас Покров?

– Первого октября!

– Ну и хорошо. Успеется.

– Куда же вы, Лейба Мордухович?

– К брату на Подол съезжу, с праздником поздравлю. Сегодня меня не жди. Снова оставляю тебя за старшую. И за приказчика.

Прейгерзон уехал, а через час в ателье зашел господин с цепким взглядом и шрамом на виске. С достоинством сняв фуражку и картинно распрямив спину, как это умеют делать только дворяне, молодой чиновник скользнул рукою по волосам, кашлянул в кулак и низко поклонился, явив скромную улыбку. Что скрывалось за этой «скромной улыбкой» Марфа догадывалась, ибо все буржуи одинаковые. Однако этот отчего-то отнюдь не вызывал подозрений. Его светлые, чистые, сверлящие глаза глядели на нее пристально, но, что важно, отнюдь не бессовестно, а будто стараясь что-то в ней открыть, отыскать толику взаимности. Она, безусловно, пленила его сердце, и он, кажется, даже не пытался это скрывать.