Борис Давыдов - Московит-2

Люди, набранные им по цареву повелению, трудились усердно, с полным осознанием важности миссии своей. Ну, еще и потому, конечно, что жалованье было положено хорошее. Кто же, будучи в здравом уме, откажется от такой службы! Все были дворянами-новиками [11] Дворянин, впервые поступивший на службу. . Астафьев специально отобрал, чтобы из самых худородных: тем усерднее будут службу справлять, стараясь наверх выбиться.

– Отчитываться будете передо мною одним! – наставительно сказал он, прохаживаясь перед застывшим строем, будто воевода перед робкими новобранцами. – Более ни перед кем. Кроме великого государя, конечно! – торопливо поправился. – Но государь до вас едва ли снизойдет, так что я вам и начальник, и отец родной! Глядите у меня, вольности лишней не берите, страх Божий не забывайте! А то… Я тих, добр, но могу и по-настоящему прогневаться! (Хороша, хороша была та фраза царская, чего уж там… Крепко в память врезалась.)

Новики торопливо замотали головами, всем видом показывая: да сохрани Боже, да ни за что…

– Верю, верю! – снисходительно кивнул Астафьев. – А предупредить все-таки не лишне. Увы, слаб человек, искусу подвержен… Вон государь наш боярину Морозову верил, и чем тот ему отплатил? Прости, Господи! – вздохнув, перекрестился.

«Доверяй, но проверяй!» – это правило Астафьев блюл неустанно. Но пока к новикам не за что было придраться: службу несли усердно и про страх Божий не забывали. Несколько человек, посланные в приграничье, объезжали рубежную полосу, нагоняя должный страх на стражу (чтобы следила за всеми подходами к рубежу в оба глаза, денно и нощно, а от взяток шарахалась, словно праведник от беса-искусителя). А заодно посещали трактиры да постоялые дворы, заводя словно невзначай разговор: не объявлялся ли человек из Москвы с такими-то приметами? Другие, возглавив стрелецкие команды, переворачивали верх дном окрестности Москвы: может, злодей Андрюшка оказался хитрее, чем думали, и не ударился в бега, а затаился под самым боком, в надежде, что здесь-то искать не будут! Трясли и помещиков, и старост, грозя великим гневом государевым и встречей с Мартынкой Сусловым за утайку сведений. Третьи, кои показались дьяку самыми толковыми, были пристроены к самой ответственной же работе: собирать по крохам информацию, доходящую из-за рубежа. Слушать, о чем иноземные гости [12] Купцы. с русскими купцами бают, письма перехваченные вскрывать… Ну а новик Степка Олсуфьев, сразу приглянувшийся Астафьеву тем, что смотрел на него хоть и с почтением, однако без малейшей робости или заискивания (трусов и подхалимов дьяк втайне недолюбливал) был пристроен на самое ответственное место – в Посольский приказ. С одним-единственным и крайне ответственным поручением: читать все, что приходит из Европы. А особливо – из Речи Посполитой. Начиная от газет, заканчивая анонимными доносами.

Думный дьяк Григорий Львов попытался было упереться: что, дескать, за дела, сопливому новику здесь делать нечего! Не по чину такая честь! Но Астафьев мигом поставил его на место, произнеся волшебные слова: «Волею великого государя!» И добавил, что сие делается, дабы разыскать и покарать виновника лютой смерти другого думного дьяка, Назария Чистого, растерзанного беснующейся толпой. После чего Львов, долгие годы водивший дружбу с Чистым, сверкнул глазами и поклялся, что ежели кто из приказа посмеет не то что обидеть новика, а хоть слово непочтительное молвить – своей рукой за волосы оттаскает невежу. Пусть трудится во славу государя и Отечества, ничего не страшась.

Вот с того дня и засел Степка в Посольском приказе. Читал все, что ему каждое утро на стол вываливали. С величайшим тщанием, до боли в глазах, всматривался в каждую строчку – не мелькнет ли где заветное имя. Уж так ему хотелось отыскать вора и злодея, первым на след напасть! На сон грядущий молился усердно, прося и Богородицу, и Сына Ее ниспослать удачу. Но дни шли, а злодей Андрюшка нигде не поминался… Дьяк все нетерпеливее спрашивал при встречах: «Ну что, опять ничего не нашел?!» Да таким резким и сердитым голосом, словно ленивый Степка в этом виноват… Иной обиделся бы, а новик по доброте душевной и не думал. Чай, бедному Петру Афанасьичу тоже несладко приходится, когда царь-батюшка его недовольно вопрошает: «Ну что, не нашел еще?!» С прежним усердием продолжал читать да молиться…

И вот однажды молитвы его были услышаны.

За тысячу с лишним верст от Москвы бывший подстароста Данило Чаплинский, убедившись, что его «крулевна» не собирается менять гнев на милость, пустился во все тяжкие. Оскорбленное самолюбие, подстегнутое к тому же жгучим стыдом и паническим страхом, вскипело, образовав смесь, хуже которой и не представишь.