Альберто Васкес-Фигероа - Харагуа

Охеда растерянно посмотрел на нее, затем покосился в сторону Писарро, сохраняющего благоговейное молчание. Если бы в эту минуту в таверну вошел посторонний, он был бы совершенно сбит с толку этой картиной.

Под конец женщина-скелет прикрыла глаза, словно погрузившись в транс.

— Ну, так что же? — нетерпеливо спросил Охеда. — Что вы видите?

— Кровь, — сурово ответила она. — Слишком много крови и слишком много горя без всякой причины. Кровь, пролитая без злобы, без ненависти, без каких-либо амбиций. Просто ничего не понимаю.

— Это все в прошлом, — прошептал Охеда. — Я и сам знаю, что пролил много крови совершенно напрасно, но больше не хочу этого делать. Что еще вы видите?

— Много чего, — она посмотрела ему в глаза, словно желая заглянуть в самые глубины души. — Вы действительно хотите знать правду? — твердо спросила она. — Настоящую правду, без прикрас?

— Полагаю, вы не для того проделали столь долгий путь, чтобы лгать, а я здесь не для того, чтобы выслушивать ложь.

— Ну что ж, — кивнула она. — Воля ваша. Но должна предупредить: правда порой пугает.

— Единственное, что меня всегда пугало — это ложь.

Гертрудис Авенданьо вновь ненадолго замолчала, после чего повернулась к неподвижному и ошарашенному Писарро.

— Вы не могли бы оставить нас наедине? — попросила она. — То, что я хочу сказать, должен слышать лишь он один.

Писарро красноречиво хмыкнул, давая понять, насколько он в восторге от этого предложения, и, в последний раз покосившись в сторону друга, словно испрашивая у него разрешения остаться, развернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос ругательства.

Когда женщина, больше похожая на ходячий скелет, который можно было бы поместить в гроб, и там еще осталось бы достаточно места, убедилась, что их никто не услышит, она твердым голосом произнесла:

— Ваши руки настолько похожи на книгу с такими четкими строчками, что удивили даже меня, видевшую так много самых разных рук.

— Все это прекрасно, — перебил ее Охеда. — Но что же вы хотите мне сказать?

— Что скоро появится человек, вместе с которым вы пережили немало приключений, и втянет вас в какое-то весьма рискованное дело.

— Хуан де ла Коса! — радостно воскликнул Охеда. — Мой старый друг, сейчас он в Севилье, пытается убедить епископа Фонсеку...

— Не нужно подробностей! — сухо прервала его Гертрудис Аведаньо. — Знать слишком много вредно. Меня не интересуют ни ваше имя, ни имена ваших друзей. Я знаю лишь то, что появится человек, который уговорит вас отправиться на край света, но сам он туда не поедет.

— Почему?

— Не знаю, — спокойно ответила та. — Я читаю по вашим рукам, а не по его.

— А я туда поеду?

— Да, поедете, вот только это место станет для вас настоящим адом.

— И что это за ад?

— У каждого свой собственный ад, в зависимости от того, чего именно он боится. Мой ад — это страх потерять дар и видеть не более того, что видят глаза. Я не знаю, какой ад у вас.

— Неудача.

— В таком случае, неудача словно тень будет преследовать вас повсюду, куда бы вы ни отправились. Вы посадите и взрастите дерево, которое даст чудесные плоды, но когда настанет время собирать урожай, кто-то другой отберет его у вас.

— Не слишком приятные предсказания, — посетовал Охеда.

— Правда почти всегда безотрадна, — кивнула Гертрудис Авенданьо. — При дворе мне приходилось многое скрывать, потому что те люди не хотели знать свою настоящую судьбу; они лишь хотели, чтобы им подтвердили то, что они хотят слышать, — она зловеще улыбнулась, отчего ее лицо стало еще более отталкивающим. — Но здесь все иначе, — добавила она. — Здесь я встречу людей, которые не боятся правды, — с этими словами она крепко сжала его руку. — И вы — первый из них.

— Весьма сомнительная честь, если вы рисуете ее в таких черных красках! — недовольно пробормотал Охеда. — А что вы можете сказать о моей смерти?

— Я никогда не говорю о смерти. Все руки разные, но смерть одинаково неотвратимо настигает и королеву, и шлюху. Смерть — слишком интимная вещь, и здесь даже я не имею права вмешиваться, — голос ее зазвучал мягче, как будто она отчего-то решила сжалиться над ним. — Но могу сказать, что ваша слава переживет века, и найдется немало людей, которые будут уверять, что не было на свете человека, столь достойного любви и восхищения, что вы достигнете почти величайших высот славы.

— Почти — это хуже, чем скитаться без направления.

— Вы ошибаетесь. Все зависит от того, готовы ли вы ступить на этот путь. Доберетесь ли вы до цели или нет, во многом зависит от удачи, но, к сожалению, неудачи будут преследовать вас всю жизнь.