Лев Митрофанов - Поморские сказы

– А как?

– Да всё просто: по чашкам разольют, заморозят. Да в мешки ледяное молоко. Завязал мешок и айда в детские сады, – без тени раздражённости сказал он. И чуть задумавшись, договорил: – А рыба-то разводится. На всех, как всегда, хватает.

А я думал: «До чего же незатейливая жизнь. И размеренность духовная. Вот она где – силища. Из покоя души прёт. И даже на неустроенность не тратятся силы».

– А разве раньше рыбы не больше было?

– Да нет. Думаю, что так же.

– Это где, в море?

– Да нет, всюду. На наших бесчисленных реках да речушках. Любую, если сетью перегородить на день, так не утянешь на одной телеге.

Валера встал, потянулся сонливо, и бросил мечтательно:

– Ах! Вот бы на охоту на моржей или тюленей сходить!

– А вы знаете или слышать доводилось, что такое тартюха?

– Нет, конечно, – в один голос ответили мы. – Не доводилось.

– По весне, когда лёд вскрывается, и воду в устье рек нагонит ветер, идёт лёд, крупно и мелко разбитый, очень сплочённо. А напор воды таков, что уплотняется лёд в реке крепко – это и есть тартюха. Вот перебежит, кто смелый, по этой ледяной каше на островок, где тюлени отдыхают. Там набьёт штук пять-семь – кто сколько утащить может. Связывает их цепкой. Одну за другой перевязал и тащит опять к тартюхе. Шкура у нерпы блестящая, волосок к волоску. И легко по снегу их тащить. И опять по уплотнённым льдинкам на берег перебегает на свой страх и риск. Если повезёт. Тут оступиться, неправильно выбрав момент, нельзя. А перебежал – значит, дальше тащит добычу. Но если ошибочно оценил плотность ледовой каши-шуги, да если поспешил, уже никто помочь не сможет.

Евсей Иванович распрямился и, хлопнув себя по коленкам большими сильными руками, продолжал.

– В море ходить одного усердия мало. Надо душой быть очень крепким в наших краях. Тяжёл да удал промысел поморский. Мы же не с поля живём! А с моря!

– А какие – ваши края? – спросил Валера.

– Да у нас всё просто. Мы из края Архангельского, Мезенского, Онежского, Кемского да Кольского чаще всего треску брали.

– А что, только треску ловили?

– Да нет, конечно – и палтуса, и акул, да нерпу на Мурмане. Жили промыслом разным: и китами, и моржами, и тюленями, и рыбёшкой. А хлеб у нас только стоя режут. Из уважения к нему. А не как вы – нарезали, и он в куче лежит, – махнул он на нарезанный да кучкой лежавший батон. – У нас ячмень да рожь едва успевает чуток самую малость по теплу прорасти. И всё тут.

– Зато медведей у вас больше, чем мух на помойке, – перевёл разговор на другую тему Валера.

– Да, это так. В океане. На ледяных полях медведи вольно живут… И шкуры белых медведей круглый год подрастают – это правда ваша. Ещё до войны двенадцатого года, чтоб вы знали, белых медведей шкуры у нас французы по-дорогому покупали. Оказалось, из них кивера делали для музыкантов гвардейских полков. Тогда у нас жизнь была налажена да намолена. Беломорской жирующей селёдкой скотину кормили да сами ели вдосталь. А кто хоть раз в жизни жирующую сельдь соловецкую пробовал, тот – ей-ей – забыть такой вкусноты никогда не сможет.

– Почему соловецкую?

– Всё просто. Засольщики-монахи секрет знали. И хранилась долго, и малосольная была. Нежность у сельди не пропадала. Знаменита была та селёдка на всю Русь от края и до края.

– Всё очень интересно, Евсей Иванович. Но слышал я, что и до устья Оби ходили. Тоже путь неблизкий.

И он увлечённо и очень охотно продолжал рассказывать:

– А всюду бывали. Начиная со Шпицбергена, Новой Земли, да Колу всю облазили. Наши предки и до азиатских морей доходили. Даже было так, что и в Индию притопали.

– Да не может быть! На коче [1] Коч – промысловое парусно-гребное судно. Самый большой коч был двадцатипятиметровой длины. Имел две или три мачты. Было два типа – килевые и плоскодонные. Строились с двойной дубовой обшивкой корпуса. Выдавливались на лёд при сжатии ледяными полями. или на раньшине [2] Раньшина – парусно-гребное промысловое судно имело две или три мачты. Грузоподъёмностью от двадцати до семидесяти тонн. При сжатии льдами тоже выдавливалось на лёд. ?

– Мне мой дед поведал, что на его коче было две мачты. Весь мир знает, что Дежнёв-то ходил до Берингова пролива. И коч у него был всего четырнадцать метров длины да пяти метров в ширину. С осадкой в один метр 75 сантиметров. И на борт мог взять до тридцати тонн груза, – Евсей Иванович выпрямился и расправил плечи. – И скажу я вам, что в наших краях сохранилось много былин. Мне дед мой и моя бабушка сказывали, как нашего рода далёкий предок ходил с товарищами аж до самой Индии. И жили мы богато. Жемчуга для всей России в устьях рек добывали. Десятину в казну государеву отбирали – самых крупных жемчужин. Солеварни до тысячи тонн соли в Россию отправляли. Серебра немало добывали. Да, немало. И первую серебряную монету отлили у нас. А слюду нашу весь мир покупал. Вся Европа и вся Азия. А для ручных фонарей, куда слюду вставляли, и нефть возили в бочках из Ухты.