Владимир Шигин: Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год

Что ж, матросы в самом деле, делали только то, что считали нужным и делали это так, как считали нужным. Никто, при этом, не был им указ.

Историк М.А. Елизаров пишет: «Участие моряков в ликвидации центров старой власти, как в столице, так и на фронте накрепко привязало их к Октябрьской революции и вместе с ростом ее значения ещё более повышало роль матросов в общественном сознании. Этому много способствовала правая пресса. Продолжая называть революцию «переворотом», «путчем» большевиков и матросов, она пропагандировала их в глазах населения страны, нуждавшегося в персонификации революции. Причем, если большевиков, как политическую партию, можно было подозревать в политической корысти, то нападки на флот как общенациональный институт были малоэффективны, и пресса склонна была матросов оправдывать. Тем более что их «левый» радикализм в дооктябрьский период в значительной степени оправдывался фактом перехода власти к Советам. В сознании рабочих и других слоев населения надолго закреплялось мнение, что в Октябрьской революции матросы «поставили эту власть». Соответственно в советских газетах печатались многочисленные приветствия и разного рода комплименты в адрес «красы и гордости русской революции». При этом закреплялась уверенность матросов, что Октябрьская революция дело их рук и создавалась почва для матросской миссионерской деятельности. Например, в приветствии рабочих Сысертского завода в адрес Балтийского флота, опубликованном газетой «Уральский рабочий» 3 ноября 1917 г. говорилось следующее: «Шлем тебе, родимый, наш горячий привет… Да будет твоя победа – победа наша!» В результате отношение к матросам стало меняться на бытовом уровне даже со стороны представителей среднего класса. Так, после октябрьских событий в Петрограде, многие дамы «общества» пооткрывали кафе (работавшие недолго за неимением продуктов). Главными посетителями их стали матросы, имевшие тогда, отличие от всех других, реальные деньги. Причем от содержательниц кафе можно было услышать такие оценки: «…Матросы совсем не звери. Напротив, такие забавные. Что-то хотят разыграть, каких-то новых джентльменов…». Что касается самих матросов, то они очень хорошо чувствовали высоту, на которую их вознесла революция и пользовались этим от души.

Стремясь сохранить свое влияние на матросов, Совнарком предпринимал меры для дальнейшей большевизации матросской массы. Так 20 ноября 1917 года Совнарком, под председательством В.И. Ленина, обсудил вопрос об оплате большевистских лекторов, которые не очень охотно соглашались ехать к буйным матросам. В ответ на это матросы стали сами вызывать к себе интересных им лекторов, среди которых были и левые эсеры, и анархисты, одновременно отвергая навязываемых сверху. Если выступление нравилось, то выступающих щедро одаривали продуктами, а не понравившиеся могли и расстаться с жизнью. Отказываться от матросских «приглашений» было нельзя. Так в своих воспоминаниях В.В. Маяковский, не стесняясь, рассказывает, как он, вприпрыжку, мчался к потребовавшим его к себе матросам гвардейского экипажа. Уже в пролетке поэт лихорадочно дописывал свой знаменитый «Левый марш», который, по его мнению, должен был понравиться радикально настроенным матросам. Ожидания Маяковского оправдались, «Левый марш» матросам понравился, и поэта щедро одарили тушенкой и мукой. А вот его коллега Н.С. Гумилев, не поняв, куда он попал, начал читать матросам стихи о царе, за что едва не поплатился жизнью. Спасло Гумилева только редкое самообладание, которое понравилось матросам, и они снисходительно простили «смелого контрика». Едва успела избежать расстрела и выступавшая перед матросами «поэтесса-беспредметница» Нина Хабиас (Н. Оболенская). Войдя в раж, Хабиас призвала собравшихся матросов к… всеобщей революционной однополой любви. Те призыв не оценили и тут же решили извращенку расстрелять. Но пока голосовали, стрелять ли ее прямо на сцене, или вывести в подворотню, перепуганная Хабиас дала деру.