Александр Минченков - Тайны угрюмых сопок

– Не буду лукавить, но мне ваша идея чертовски нравится, – на последнем слове он легонько ударил кулаком по столу. – Да, нравится, и скрывать не буду, я искренне рад вашему, Кузьма Гаврилович, предложению, оно своевременно и актуально. Поиски золота там ведутся интенсивные, и приобщиться к золотым промыслам – это бизнес стоящий, хотя и рисковый.

– Ну, риск в любом большом деле велик, а здесь он, по крайней мере, имеет перспективу – золото-то в речках находят, и это факт неоспоримый, действительный.

– Неоспоримый, это и вселяет уверенность. Что ж, исходя из наших рассуждений, можно не откладывая обсудить всё в деталях. Непременно-с и в ближайшие сроки. Как вы изволите на это посмотреть?

– В любое время к вашим услугам и готов обговорить до мелочей столь интересный замысел.

Испив ещё по кружке чая, оба собеседника, удовлетворённые беседой, расстались, раскланявшись и пожав друг другу руки, договорились вновь встретиться до начала февраля…

Севастьян брёл вдоль русла речки Чары. Вода бежала, недавно освободившись ото льда, омывая песчано-галечные берега, перекатывалась через камни, полноводно и весело журчала, звенела взявшей полную силу весной, но уже казавшейся летом. Да что говорить – заканчивался последний месяц весны – май, и он выдался солнечным и ласковым. К удивлению, с первым теплом проснулась и лесная летучая мелкая тварь, такое впервые, чтоб так рано просыпались эти таёжные кровососы. Что случилось в этом году с ними, трудно было объяснить. Возможно, сказалась прошедшая на удивление для Сибири не особо холодная зима, а ранняя весна и жаркое солнце настолько разогрели мари и болота, что гнус воспрянул духом и принялся размножаться. Комары и мошка донимали Севастьяна, непрестанно лезли в глаза, и он то и дело отмахивался руками.

– Да что ж вы так рано раззуделись, вас тут целая туча, так и норовите очи залепить. Как же вы вопреки природе до июня пробудились, что ж вас сон не берёт, окаянные, – возмущался Севастьян, сломал молодую, только что распустившую листочки берёзовую ветку и принялся отмахиваться от наседавшей на лицо и шею летучей твари. – Мать вашу, мелкота, а кусаетесь, словно псы озлобленные, – ворчал он, одновременно старался осторожно ступать по мшистой болотистой поверхности и местами заросшей долины, а где путь лежал и через сопки в направлении устья речки Жуи, наконец-то появившегося впереди – здесь она сливалась в Олёкму. Оленя вёл на коротком поводке, ружьё нёс на ремне через плечо, так требовала осторожность – всяк хищный зверь мог оказаться на пути. А какой опасный зверь? Да, конечно же, рысь, а того гляди и медведь – местный хозяин урмана. Сохатого или изюбря чего бояться, те сами от любого треска сухой ветки или непонятного звука шарахаются.

Дошёл до устья Жуи, поднялся на взгорок и далее направился по склону заросшей долины, обильной местами стлаником с появившимися на ветках малозаметными зародышами шишки, а это будущие плоды ореха, куда меньшего по размеру, нежели кедрового, но всё же по вкусу ядер не уступающему своему могучему собрату.

Кедрач есть, но его больше в соседнем урочище и за перевалами, легче сказать, где его нет. Высокий красавец, с мощными стволами и крупными лапами. По осени его верхушки всегда привлекают заготовителей из таёжных поселений. Вооружённые деревянной колотушкой, они бьют по стволу, и спелые плоды, срываясь с веток, летят вниз, и тут только береги голову, чтоб какая из шишек не прилетела на темя иль по ушам. Но есть среди люда и проворные. Те, не используя увесистой балдушки, ловко взбираются на деревья до их макушек, а уже там срывают или, тряся ветки, отбивают палкой зрелую шишку.

Всяк народ, и стар и млад, круглый год довольствуется лесным орехом, насыщаясь столь питательным продуктом. Хоть верхом на лошади, а порой сидя в запряжённой телеге, али пешим ходом, либо у печи зимним вечером, раскусывай скорлупу ореха промеж зубов и думы думай всяческие. Кто наберёт шишек, так многие шелушат их на самодельной ручной машинке, крутят жернов, отчего шишка шелушится и в лоток ссыпается. А тут орех отделят чрез сито, отдуют от мусора и в мешки, а там на еду, а больше на продажу, иной раз и на обмен чего-либо.

Севастьян каждый сезон кедровый орех и бруснику заготовлял, зимой же добывал пушнину. Соболь, белка, горностай, порой и лиса попадалась. Мех всегда в цене был, да вот только досада иной раз брала – купцы и скупщики разные, всё обмануть норовят, то седина остевого волоса не таковая, то кряж, цвет или размер не этакий, а то и дефекты выискивают, то ещё что. Больше недостатки надуманные, чтоб категорию товара снизить и заплатить охотнику меньше, а ведь поймать пушного зверя ловушек и петель не один десяток по путикам расставить потребно, да обход их регулярный нужен. Путики эти по снегу и в морозы каждый день ногами мерять приходится, а это с десяток, а то и более вёрст средь лесных зарослей. Как бы то ни было, сдача пушнины способствовала житью в достатке, иметь лишнюю копейку, да и позволяла скопить на дальнейшее существование.