Дмитрий Боровков - Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в.

«Анонимное сказание» при перечислении сыновей Владимира повторяет летописный перечень под 980 г. (пропустив сына «чехини» Вышеслава), а княжения Бориса, Глеба и Ярослава указывает согласно с перечнем из статьи 988 г., за исключением того, что вместо Турова местом княжения Святополка назван Пинск 112. В летописной традиции подобное представление разделял только составитель «Летописца Переяславля Суздальского», писавший, что Владимир посадил Святополка в «Пиньску ив Деревехъ» 113. Возможно, он позаимствовал указание на Пинск из «Анонимного сказания» 114, но так как «Летописец Переяславля Суздальского» является памятником начала XIII в., то, учитывая политическую специфику предшествующего столетия, на протяжении которого Пинск фигурирует на страницах летописей в политической «унии» с Туровом 115, следует думать, что его автор имел в виду, будто Святополк был князем не только в земле дреговичей, центром которой был Туров, но и у древлян. С другой стороны, в распоряжении автора находился текст ПВЛ, и он не мог не знать о том, что в Древлянской земле княжил Святослав.

Таким образом, в этом вопросе возможно два варианта разрешения: «скептический» и «синтетический». Первый вариант дан А.В. Поппэ, который считает, что «летописное сообщение о гибели третьего Владимирова сына, Святослава, появившееся в летописном тексте не ранее исхода XI в., следует считать недостоверным в свете показания Нестора-агиографа, который около 1080 г. подчеркивал, что намерению Святополка извести других братьев после смерти Бориса и Глеба не суждено было сбыться» 116. Второй вариант дан Н.И. Милютенко, которая допускает достоверность летописного сообщения об убийстве Святослава Святополком и считает логичной информацию «Летописца Переяславля Суздальского» о княжении Святополка в Древлянской земле 117. Основой решения дилеммы может быть наблюдение П.В. Голубовского о том, что источником этой информации могло быть предание смоленского происхождения, отражающее реалии конца XII в. 118, и результат изучения контекста ПВЛ, в который помещено сообщение об убийстве Святослава. Поскольку назначением его является иллюстрация гипотезы о стремлении Святополка к единовластию, этот факт следует признать позднейшим дополнением, характерным для историописания конца XI – начала XII в., хотя вряд ли стоит полностью отрицать его достоверность, так как он может быть отражением какого-либо местного предания.

По сообщению Титмара Мерзебургского, незадолго до смерти Владимира Святополк был арестован вместе со своей женой, дочерью польского князя Болеслава I, и ее духовником епископом Рейнберном по обвинению в мятеже, готовившимся при поддержке его тестя, и оказался в заключении 119. Что касается датировки этих событий, то, согласно одной из гипотез, сформулированной в XIX в. немецким историком Р. Рёпелем, брак Святополка предшествовал столкновению между Русью и Польшей, которое было спровоцировано разоблачением заговора в 1012 г. Эта гипотеза была введена в отечественную историографию Ф.Я. Фортинским и его последователями 120. Альтернативная гипотеза предложена П.В. Голубовским 121, который считал, что польско-русская война 1013 г., о которой сообщает мерзебургский хронист, предшествовала заключению брака Святополка и не являлась возмездием со стороны Болеслава Храброго, а следовательно, заговор Святополка мог иметь место в 1014 или 1015 гг., опирается на свидетельство Титмара о том, что нападение Болеслава на Русь произошло вскоре после заключения Мерзебургского мира, завершившего военный конфликт 1007–1013 гг. между Польшей и империей [кн. 6, гл. 89 (91)] 122, которое ее сторонники предлагают синтезировать с утверждением хрониста о том, что Болеслав, узнав об аресте Владимиром его дочери, зятя и епископа, «не переставал мстить, чем только мог» [кн. 7, гл. 72]. Следующее предложение хроники представляет определенные сложности для синтеза с другими источниками, так как Титмар пишет, что «после этого названный король (Владимир. – Д. Б.) умер, исполнен днями, оставив все свое наследство двум сыновьям, тогда как третий до тех пор находился в темнице. Впоследствии, сам ускользнув, но оставив там жену свою, он бежал к тестю» 123. Однако буквальная интерпретация этого известия, как уже отмечалось в историографии 124, вступает в противоречие с древнерусской традицией, которая не указывает на какое-либо ограничение свободы князя, упоминая только, что в тот момент «бе бо Святополк Кыеве» (ПВЛ) или даже за его пределами («Чтение» Нестора) 125.