Яков Канявский - Эпоха перемен. Историко-публицистический роман в 2 частях. Часть 1

Так вот на этом велосипеде он и навозил деталей, дома собрал и получился хороший оверлок. Он стрекотал иногда целыми днями и изготовлял трикотаж. Иногда шум машинок кому-то мешал, но никто никогда ни на кого не доносил. Все понимали, что люди зарабатывают себе на хлеб, иногда даже без масла. А, может быть, не доносили ещё и потому, что те, кто не шил, работали на базе Текстильторга и кое-что оттуда имели. Опять же, просто так совпало.

А вообще заниматься дома шитьём было опасно. Не дай бог, узнал бы фининспектор, большим штрафом обложить бы мог. А могли бы и частную предпринимательскую деятельность приписать. Тогда бы вместо своего любимого дела пришлось бы осваивать профессию лесоруба. Но соседи жили дружно и даже конкурентной борьбы не затевали. Чувствовалось дореволюционное благородное воспитание.

А в 50-х годах клиентов стало ещё больше. Часть молодёжи уже не хотела ходить в одинаковых костюмах. Некоторые стремились подражать Западу, стали одеваться очень ярко. Но в магазине такой наряд не купишь. Можно было пошить только частным образом. Молодёжь эту называли стилягами и всячески с ними боролись. Почему-то отступление от старой надоевшей моды считалось вызовом советской идеологии. А это уже было чревато. Можно было даже попасть под определение «враг народа».

Другая часть молодёжи со стилягами боролась всеми способами. Устраивались комсомольские рейды, отлавливали стиляг, разрезали им брюки-дудочки, галстуки, выстригали волосы, приводя в негодность пышную шевелюру. И потихоньку эта мода прошла. Частников государство тоже потихоньку прижимало, и портных-надомников становилось всё меньше. Была ещё и другая причина их исчезновения. Старые мастера уже по возрасту уходили на покой, а молодёжь, воспитанная в коммунистическом духе, уже не хотела корпеть дома и заниматься нелегальным бизнесом. Они стремились трудиться в коллективе.

К этому поколению относился и я. Дед к тому времени уже занемог, а я поступил работать на швейную фабрику. Так наш частный бизнес и прекратился. На фабрике я работал закройщиком и почти сразу столкнулся с бесхозяйственностью. Дед Мотл ещё научил меня, что материал надо уметь кроить экономно. На фабрике же много материала уходило в отходы. Я стал к материалу относиться значительно бережнее, чем тут было до меня, и оформил даже рационализаторское предложение.

Меня похвалили и выписали премию в размере 10 рублей. Я был горд, что приношу предприятию большую экономию, и не задумывался над тем, куда уходит сэкономленный материал. Однажды в отпуске я встретился со старым другом, с которым когда-то вместе учились. Оказалось, что он тоже работает закройщиком на одной из швейных фабрик страны. Посидели в ресторане, о многом поговорили, и речь зашла о работе. Я с гордостью рассказал о своём рацпредложении, а он обозвал меня лохом:

– Что толку оттого, что ты экономишь? Начальство наверняка не изменило нормы раскроя, и кто-то забирает сэкономленный материал себе.

– А почему ты решил, что начальство не изменило нормы?

– Потому что им это невыгодно. Изменят нормы, изменятся и фонды, фабрика будет получать меньше материи. Оно им надо? Проще оставить всё как есть, и забирать сэкономленный материал.

– Так что же делать?

– А ты не знаешь? Если экономишь ты, то почему материю должен забирать кто-то другой? Это всё равно, что тебе выпал выигрыш, а ты отдаёшь его другому. Причём выигрыш не один, он тебе выпадает каждый рабочий день. И почему ты его не забираешь, я не знаю.

– А ты забираешь?

– Почему нет? Ведь экономии этой я добиваюсь своими мозгами. Почему же плодами моего труда должен пользоваться не я, а кто-то другой?

– И как ты это делаешь? Ведь на фабрике есть охрана.

– Элементарно, Ватсон. Я прекрасно знаю, сколько материи я раскроил за день, и какой процент я экономлю на раскрое. К концу дня я обматываю сэкономленным материалом своё бренное тело под рубашкой, сверху ещё надеваю пиджак и спокойно покидаю родное предприятие. И за своё умение кроить я имею приличный кусок масла на свой кусок хлеба, получаемый в виде фабричной зарплаты.

Мне лично такой метод был противен. Если несёшь с фабрики кусок сукна, это всё равно считается воровством. И неважно, что именно ты создаёшь эту экономию. Материя эта тебе не принадлежит, она собственность фабрики. И такие несуны рано или поздно попадают в поле зрения ОБХСС. Мне такая перспектива совсем не улыбалась.

А ещё мне не нравилось на фабрике то, что мы долго шили одни и те же костюмы. Мужчины, покупавшие нашу продукцию, напоминали инкубаторских цыплят, настолько в наших костюмах они выглядели одинаково. И с каждым днём таких «цыплят» становилось всё больше. Я неоднократно предлагал начальству чаще менять модели, но на меня смотрели как на идиота. Зачем утверждать новый артикул, добиваться изменения плана, готовить новое производство? Зачем искать себе дополнительные заботы, когда есть уже налаженное производство?