Дмитрий Калмыков - Записки уездного учителя П. Г. Карудо

– А что тут, собственно, происходит, ей-богу, как будто чума!

– О, мой юный друг! – Федор Кузьмич даже воздел глаза к небу. – Тут кое-что получше чумы. Угораздило нас оказаться в этом городишке в день именин начальника полиции города.

– И что же? К нему и лошади приглашены?

Федор Кузьмич снова засмеялся своим звонким смехом.

– О нет! Просто все лучшие лошади и экипажи в городе отобраны для увеселительного катания.

– Так я бы, собственно, на лучших и не претендовал. Хоть каких-нибудь бы дали…

– Ааа, – с хитрым видом протянул Федор Кузьмич. – Те, что поплоше, надежно укрыты, не дай бог попадутся на глаза, отберут да еще всыпят за утайку горяченьких!

– Кошмар…

– А я-то, старый дурак! Просто из головы вон вылетело! Я, видите ли, тоже по срочному делу здесь… Вы, кстати, куда путь держите?

– В Устюжну.

– О! – прямо просиял Федор Кузьмич. – Вот уже мелькнула хоть тень везения. Мы с вами получаемся попутчики. Ничего, вдвоем легче будет. Вы, простите мою любопытность, к родственникам?

– Скорее уж по долгу службы. Еду преподавателем в Святопетровское реальное училище.

– Ну, наконец-то! – Федор Кузьмич даже хлопнул себя по бокам. – Прежний-то учитель, тот, что помер, еще ничего был, богобоязненный старичок. А нынешний ваш временный заместитель, – Федор Кузьмич поднял глаза к небу и покачал головой. – Якобинец в самом гадком смысле слова. Мнит себя прогрессивным человеком, а не знает, что со времен Французской-то революции много воды утекло и сами революционеры нынче другие… Ему бы самому поучиться, ума поднабрать, а все туда же, преподавать! Впрочем, наш барон его уж проучил разок, вожжами на конюшне.

– Вы, я вижу, хорошо осведомлены. Тоже по преподавательской части?

– Ну что вы! Служу помощником поверенного в нотариальной конторе. Да город-то маленький. А истории с этим, простите за выражение, типом, всегда громкие. Но что-то мы совсем заболтались. Мне в город непременно сегодня попасть нужно.

– Да и мне задерживаться резону нет, – сказал я, и мы отправились на поиски лошадей.

Федор Кузьмич показал себя человеком деятельным и несомненно осведомленным. В какие-то полчаса мы обежали пять постоялых дворов и конюшен, и хоть толку от того не было вовсе, зато я был абсолютно уверен, что лошадей на тех дворах действительно не было. Мой спутник так умел втереться в разговор, столь был внимателен к словам и самим жестам собеседника, что у того не было ни малейшего шанса что-либо скрыть. Я поймал себя на мысли, что и со мной Федор Кузьмич заговорил довольно ловко и запросто, и вот уже знает обо мне довольно многое.

Словом, после всех ухищрений нам удалось выяснить, что у некоего кузнеца гостит деверь, прибывший к родственнику из соседней деревни на собственной лошади. Мы отправились к кузнецу, и после долгих препирательств тот открыл своего деверя и его лошадку. Деверь этот оказался довольно молодым еще крестьянином, с лицом, невероятно заросшим бородой, которая, по-видимому, добавляла ему не менее десятка лет. Вообще, он оказался мужиком чрезвычайно умным, хотя ум этот был такого свойства, что, пожалуй, мог только раздражать окружающих. Поначалу он страшно перепугался и принялся было молить Христом-Богом не отбирать лошади, но довольно скоро понял, что его имуществу ничего с нашей стороны не угрожает. Наоборот, очень скоро он сообразил, что имеет хороший шанс поживиться, и стал беспощадно торговаться, назначая цену, впятеро превышавшую даже довольно щедрое предложение Федора Кузьмича.

– Судите сами, – бормотал деверь. – Риск-то каков! Потом не воротишь…

– Так что ж ты, братец, одним махом и телегу и клячу окупить хочешь, да на сладки пряники чтоб осталось? – тщетно возражал Федор Кузьмич.

Наконец, о цене договорились, и можно было двигаться в путь.

Сейчас мой отъезд из Весьегонска представляется весьма комичным, хотя тогда я был весьма и весьма раздосадован. Во-первых, предстояло тридцать верст трястись на телеге, во-вторых, возничий наш наотрез отказался заезжать на станцию за моим багажом, который мне все-таки пришлось волочь самостоятельно (правда, не без помощи Федора Кузьмича) до дома кузнеца, в-третьих, до выезда из города я обязан был лежать на телеге и изображать умирающего больного, едущего благословиться в последний путь у единственной тетки. Федору же Кузьмичу была отведена роль поверенного.

– Его превосходительство – человек набожный, – пояснял хитрый деверь. – Такой транспорт не посмеют законфисковать…