Влад Ростовцев - Большая ловитва

А отсмеявшись вволю и отдышавшись, высказал, уже всерьез:

– Не серчай, однако куда тебе с рогатиной, едучи верхом? Явно, представляешь ты: рогатина у тя в деснице, а узда, правящая браздами, в шуйце, и скачешь во весь опор, вдогон за перепуганным и удирающим от тебя туром!

Не предавайся вздорным мыслям! Ежели не хочешь, чтобы он тебя, ухаря, на рога поднял, то и увернуться придется не раз, и отскочить, когда надо. Однако ты и без рогатины уже не раз с Серка падал, коего для тебя пригнал. А он, обученный даже бою, се не мерин ваш Голубок! Не отходи от него днесь, дабы обвыкся с тобой, а об ином – забудь: времени нет для иного. Через две зари отъезжаем, посему – торопись! Чаю, успеешь изготовиться – нам и верхом долгий путь.

– И вот что, – прибавил он, погодя, – перебери стрелы, дабы не подвели они, когда выйдем на тура, проверь тетиву и запасную возьми. Не рогатина, а лук будет твоим оружием главным. Горазд ты бить в цель, здесь даже мне с тобой не потягаться! – жаль не боевой у тебя лук, охотничий, да уж некогда прилаживаться к новому.

К своему нынешнему луку – боевому, из двух плеч, прикрепленных к рукояти, Молчан приладился столь хватко, будто с детства овладел им. И любил ощущать, как сии плечи, разгибаясь, посылают стрелу вперед.

Его изготовил за пару куньих шкурок знаменитый в округе мастер, до которого полтора дня пехом; еще и заночевать в пути придется.

Все же товар стоил своей высокой цены! – отменным получился оное оружие с отдельно хранимой вощеной тетивой, крепившейся своими петлями на костяные накладки. Ведь даже рукоять его, выложенную гладкими костяными пластинами, мастер подгонял точно по длани своего заказчика.

И испытав сей лук в охоте на крупного зверя, Молчан удостоверился воочию: разит, если верно целишь, наповал! Почитай, словно тот, самый памятный, с коим однажды отправился вместе с Путятой, уверенный, что на тура…

– Некрас-то каков! – ненароком припомнил он. – Загодя знал, что поддамся ему, соглашусь. Ведь вместе с Мезеней задолго до зари выехал, а поначалу утаил о нем. А доехав, поставили телегу свою близ городищища нашего. И пошел Некрас меня высматривать, а Мезеня остался товар сторожить.

Любопытно мне: аще кривоносый не дождался бы меня, рискнул он в избу постучаться? Чаю, рискнул бы! – не возвращаться же им обратно. Ведь даже топорики сообразили взять и ножи. Хитер Некрас! И ловок был прежде, вон и зуба меня лишил. Может и пригодится он, ежели навалятся на нас…

VI

– Пора уж перебрать товар наново, – прикинул Молчан. – Скопил его вдосталь. Будет, что на торге явить! – сам любуюсь…

Товар и точно был хорош! Украшением его была чета осьмиц бобровых шкур, каждая в два локтя длиной, добытых им по осени из засады – на самом закате инде чуть позде, либо на бобровых гонах в предзимье и начале зимы, когда мех становился особо прочным и красивым, сохраняя прочность, легкость и непромокаемость, и ценился дороже даже собольего. А половина из них – самого дорогого черного цвета – шли при продаже токмо поштучно. Остальные – черно-карего и карего, ценились в два раза дешевле черных шкур. Тех, что карего, продавали десятками.

Молчан пренебрегал добычей бобров с рыжими шкурами, кои на торгах ценились ниже, чем даже карие, и продавались сороками.

Основательно размыслив, решил он не брать на торг запасенную бобровую струю, за коей всегда выстраивалась очередь из покупателей, понеже славились ее целительные свойства: от болей в животе, глухоты, для укрепления мужской силы. Ибо по всему выходило, что осенью можно будет выручить за нее куда вяще.

Ведь тогда непременно пожалуют торговые гости на ладьях и купят ее, именуемую «бобровым благовонием», для больших иноземных рынков, где вельми высоко ценилась. А дале поплывут по Оке и Итиль-реке до побережья Хвалынского моря, а то и до Тавриды либо Царьграда.

Заготовил он для торга и бобровый жир для целительных натираний, а также пух оного зверя, вычесанный Доброгневой. Должно обозначить, что Молчан, честной, никогда не допускал скрытного подмешивания в благородный бобровый пух чуждого подшерстка, чем порой грешили ушлые продавцы из его соплеменников. Да и бобровая струя, предлагаемая им, всегда была натуральной. О качестве же пушнины и баять нечего!

Мясо же пернатой дичи, зайцев и крупного зверя, добываемое им лесным промыслом, редко, когда доходило до торга. Меньшая часть употреблялась самим и домочадцами, а большая обменивалась в его городище на зерно, горох, мед, конопляное масло и изделия местных умельцев, потребные семье для ее насущных нужд.