Константин Гнетнев - Ветреный пояс

Очень хочу к тебе. Соскучилась и запуталась совсем! Вчера читала Чехова. Вот маленький и неприметный человек прошлого века – его герой. Может, правы те, что считают, что именно маленький и забитый чеховский герой, наравне с бродягами челкашами, выходит теперь на авансцену истории, расправляет плечи и становится главным созидателем и творцом – тем «новым хозяином», о котором пишет Горький? Что нынешнее время – это для него?..»

«Милая, милая моя Таня! – думал Никитин с грустью. – Стройная, хрупкая, как девчонка, с большими доверчивыми глазами и сильной, до сих пор романтической душой. Тебе-то каково в этом аду? И почему так распорядилась судьба, что меня нет с тобой рядом?»

Из штабных окон второго этажа видно серое глинистое дно будущего канала. Вереницы лошадей, запряжённых в телеги-грабарки, вывозят грунт в отвал. Десятки заключённых копошатся в оттаявшем и теперь жидком месиве плывущего грунта.

Река здесь делает плавный поворот на северо-восток, и поворот этот инженеры-проектировщики сочли неудобным для будущего судоходства. Канал прокладывают напрямую. Часть берега превращается в остров. За ним, на противоположном берегу, устроили большой песчаный карьер. Виднеется редкая гребёнка худосочного северного леса.

Что дальше, Никитину из окна не видать, но он знает, бывал там не раз. Дальше будет дорога к райцентру, а за дорогой, вплотную, большой забор второго отделения-командировки. С противоположной стороны лагерная территория примыкает к берегу широкой и быстрой реки. Течение там настолько сильное, что переплыть русло невозможно – подхватит, унесёт и разобьёт о камни, затянет в стремительные буруны. Поэтому здесь нет даже забора. А за рекой вплотную топкое болото без конца и края, до самой финской границы.

Именно здесь, за рекой, начинается путь на Запад, в Финляндию, – сладостная мечта заключённых, решающихся «на рывок», как здесь говорят. Бегут часто, но недалеко. Куда там убежишь? Пребывая однажды в благодушном настроении, отделенческий уполномоченный НКВД, рассказывал, что до границы придётся пересечь множество мелких и крупных рек, а на реках стоят деревни и хутора с постами красноармейцев из охраны.

«Думают, мы дураки, мух ловим. Никто ещё от нас не ушёл», – говорил чекист, попыхивая папиросой. Хотя Никитин слышал разговоры, что две группы хорошо подготовленных людей ушли. Говорили, побег организовали бывшие офицеры-армейцы. Но о таком громко никто не судачит. Как говорится, себе дороже.

После обеда в штаб принесли «Перековку» с его корреспонденцией. В отделе газета пропутешествовала со стола на стол. Коллеги жадно прочитали текст и ответили Никитину сосредоточенным молчанием. А перед концом рабочего дня вызвал Митрофанов.

– Молодец, Никитин! Хорошая статейка! Хозяин с утра звонил, велел передать благодарность. Наше Отделение на слуху, работу замечают в центре, значит, и нас не забудут если что.

От похвал, от самого вида текста, завёрстанного подвалом в газетной полосе, что лежала на столе Митрофанова, Никитину стало стыдно. «Как потаскуха, – подумал он про себя с горькой безнадёжностью. – Используют, как хотят. Продаюсь за чечевичную похлёбку». Он ощутил вдруг такое бессилие, такую безнадёжную тоску, что захотелось выть.

– Ты ведь в бараке живёшь?

– Да, у нас выгородка на четверо нар: бригадир, нарядчик и нас двое с инженером из техотдела.

– Ты вот что… Я уплотнил домик специалистов, там есть комнатка. Комендант поставит стол и всё, что требуется: чайник там, стаканы. Место маловато, конечно, но будет где подумать.

– Над чем? Ещё статейку писать?! – не удержался Никитин.

– Ну, не сразу, не сразу. Мы же с понятием. Да и скромнее нужно, иначе ведь и поправить могут: не по-большевистски, мол, зазнались, не одни вы в передовиках.

Комнатка в доме специалистов оказалась хоть и крохотной, но на самом деле уютной. Большую часть пространства занимала печь, точнее, один её бок. Другой бок обогревал соседнее помещение. Топилась печь из коридора. И что очень важно – комнатка была тихой и обещала жизнь без вони, храпа и матерщины по ночам.

Никитин исследовал комнату в надежде отыскать тайный уголок, где можно спрятать письма от жены. Такого уголка не нашёл. Зато оказалось, что столешница состоит из двух слоёв – внизу доски, а сверху крашеная фанера, с небольшим пространством между ними. Вот туда Никитин и решил складывать Танины письма, оберегая от чужих глаз.

«Здравствуй, милая моя, ненаглядная жена! Слышно ли тебе что-либо о переводе к нам? Не называло ли начальство сроков? Я готовлюсь и жду, жду каждый день! Просыпаюсь в надежде – вот, вот окрикнут: «Никитин! Бегом на вахту, встречай жену!» И я тотчас брошусь встречать!