Адель Алексеева - Опасный менуэт

Вернувшись, Николай Львов вновь направил свои стопы к суровому обер-прокурору. И выпалил со свойственной ему прямотой:

– Мы с Машей любим друг друга, наши чувства совпали, позвольте вновь просить руки вашей дочери.

– Только с моими чувствованиями они не совпали, – пробурчал тот. – Сказывай, что поделываешь, чем живешь?

– За прошедшее время я получил повышение по службе. Сделал немало новых архитектурных проектов в Тверской губернии, – с достоинством ответствовал претендент на руку.

Львов мог бы сказать о том, что прошел курс лекций в Академии наук, что знает несколько языков, что сочинил музыкальную кантату на три голоса и целую оперу, что в архитектурных проектах не повторяет чьи-то хвосты, а разрабатывает свой собственный, русский стиль. Но, как человек скромный, он не мог преподать себя в должной мере. И молчал, не без горделивости глядя куда-то в потолок. А может быть, в его взоре читались слова из басни Хемницера: «Глупец – глупец, хоть будь в парче он золотой. А кто умен – умен в рогоже и простой».

– Все едино, как был ты вертопрах, так и остался! – рявкнул тайный советник Дьяков, и Львов выскочил из комнаты, словно укушенный.

Ах, как же в ту ночь заливалась слезами Машенька, как разрывалась душа ее от любви к милому Львовиньке!..

Только… Только нет для любви пределов! Проплывут дни – и немало дней, – прежде чем Львов с помощью Капниста решится на тайный брак. Под покровом ночи, в рождественские дни, когда весь Петербург веселится на балах, сядет Машенька в карету, которой заправлял Михаил, и умчат ее на Галерную, где ее ждал жених, где была договоренность со священником. И брак новых Ромео и Джульетты был освящен церковью, но еще не один год жили они врозь, тайно, не признаваясь в содеянном отцу – тайному советнику.

Вы, наверное, думаете, что все друзья узнали о том венчании! И Хемницер успокоился? Ничуть не бывало! В тайне от всех и от него тоже молодожены держали это событие. Уж если Львов слишком беден для Дьякова, то что говорить о Хемницере? Он не только не имел никакого поместья, но еще и высмеивал в своих баснях чванливых вельмож, жил идеалами Руссо, высоких требований к морали и справедливости. Да еще любил философствовать по поводу неразумного и низменного. Не только был внешне непривлекателен, но к тому же вечно грустен – не везло бедняге во всем.

Чиновником он был весьма исполнительным, но пришло время, и должность его сократили.

…Лохман постояльцу сердито выговорил: «Где ты биль? Доннерветтер! Работать нада, работать!»

Оказывается, он получил заказ собрать бригаду потолочников и спешно расписывать потолки в загородном дворце великого князя Павла.

– Много работ – много денег! Сирая краска, сирая потолок. Рисунки – греческая мифология. Лестница високий, голова кругом, а ты – юнге, зер гут!

В сером камзоле, худой, он ходил по комнате, потирая руки, седые лохмы его развевались, он походил на полупомешанного.

Странный и страшноватый человек был этот молчун Лохман. Столько лет прожил в России, а до сих пор еле-еле говорит по-русски. Но не из-за этого больше молчал, а из-за угрюмого своего нрава. Почти каждый день Михаил теперь ехал с ним в загородный дворец, они работали вместе, и все в молчании. Но ночью нередко брал немец расстроенную скрипку и поверял ей мрачные свои думы. Что связывало их с Эммой?

Не однажды, а раза три видел Михаил стучавшегося к Лохману человека в потертом плаще, капюшоне, надвинутом на глаза, из-под него взблескивал быстрый, подозрительный взгляд и виднелись закрученные вверх усы. Пришелец был явно из иной, потаенной жизни Лохмана. Как-то, уходя, Миша столкнулся с ним в дверях, потом через окно увидел, как оживленно разговаривали все трое: Эмма, пришелец и Лохман. Спросил веселую возлюбленную об этом человеке, она сказала, что видела этого человека впервые. Наврала.

Михаил отчего-то стал опасаться за своего «Франциска». Чаще начал прощупывать подкладку возле правого рукава камзола. Пока монета лежала на месте, слава Богу! Наконец, хорошо подумав, Михаил съехал от Эммы и переселился к Хемницеру. Тем более стало известно, что, лишившись службы в Горном ведомстве, в скором времени Хемницер ожидал новое назначение, возможно, в другом городе, даже другой стране. В то время закончилась Русско-турецкая война, и императрица открывала новые русские представительства в Турции. Решено было открыть консульство в Смирне. Место консула предложили Хемницеру.