Бернард Корнуэлл: Приключения Ричарда Шарпа. т1.

Кавалерия справа от колонны снова снялась с места и скрылась за распустившимися деревьями, оставив за собой медленно ползущее облачко пыли. Две легкие, влекомые лошадьми шестифунтовые пушки последовали за отрядом, опасно подпрыгивая на неровностях местности. Все прочие орудия в армии тащили быки, но в легкие впрягали лошадей, передвигавшихся со скоростью втрое большей, чем медлительные тягловые животные.

Вражеская пушка выстрелила еще раз, и мощный резкий звук как будто проткнул неподвижный воздух. Шарп видел на высотке и еще несколько орудий, однако они не стреляли, наверное, потому, что не могли сравниться с большой пушкой по дальнобойности. В следующее мгновение он заметил в воздухе серый след, как будто кто-то чиркнул вертикально карандашом по бледно-голубому небу, и понял, что громадный снаряд летит прямо на него, и ветра, который мог бы сбить тяжеленное ядро со смертоносной траектории, нет, и времени как-то увернуться тоже нет, и остается только признать близость смерти, но снаряд врезался в землю в дюжине шагов от Шарпа, подпрыгнул, перелетел через его голову и, не причинив никому вреда, укатился в поле сахарного тростника.

– Похоже, эти скоты поставили наводящей твою старушку, Дик, – заметил Гаррард.

– Не болтать! – проскрипел вдруг рядом голос сержанта Хейксвилла. – Поберегите дыхание. Что ты сказал, Гаррард?

– Ничего, сержант. Запыхался, дышать нечем.

– Запыхался? – Пробежав вдоль колонны, сержант Хейксвилл остановился рядом с Гаррардом. – Дышать нечем? Тогда ты мертв, рядовой Гаррард! Сдох! А раз ты сдох, то ни королю, ни стране пользы от тебя никакой. Хотя ее и раньше не было. – Злобные глазки сержанта впились в Шарпа. – Это ты трепал языком, Шарпи?

– Не я, сержант.

– Приказа болтать не было. Если король пожелает, чтобы вы разговаривали, об этом скажу вам я. Так написано в скрижали, имя которой – устав. Дай мне свое ружье, Шарпи. Живо!

Шарп подал сержанту мушкет. Именно приход в роту Хейксвилла окончательно укрепил его в мысли, что с армией пора расставаться. К и без того опостылевшей скуке сержант добавил несправедливость. Не то чтобы Шарп так уж волновался по поводу несправедливости – в конце концов справедливость в этом мире удел богачей, – но у Хейксвилла несправедливость содержала такую долю злобности, что в роте не осталось, пожалуй, ни одного человека, который не был бы готов к мятежу, и удерживало их лишь понимание одной истины: сержант видит каждого насквозь и только и ждет малейшего повода для расправы. Оскорбить, спровоцировать на грубость и наказать – на это Хейксвилл был мастер. Он всегда опережал вас на пару шагов, поджидая за углом с дубинкой. Дьявол, самый настоящий дьявол в отлично подогнанной форме, украшенной сержантскими нашивками.

Однако, посмотрев на Хейксвилла, вы видели образцового солдата. Да, лицо его, какое-то странно комковатое, то и дело подергивалось, как будто под докрасна обожженной солнцем кожей крутился и вертелся некий злой дух, но глаза были голубые, напудренные волосы белы, как никогда не падавший на эту землю снег, а мундир сидел так, словно сержант стоял в карауле у Виндзорского замка. Строевые упражнения Хейксвилл выполнял с такой прусской четкостью, что наблюдать за ним было одно удовольствие, но когда лицо дергалось, а по-детски невинные голубые глаза вспыхивали и бросали на вас косой взгляд, в них проглядывал дьявол.

Раньше, набирая в армию рекрутов, сержант держал дьявола на коротком поводке, не позволяя ему высовываться, и именно тогда Шарп впервые встретился с Хейксвиллом. Теперь, когда необходимость дурачить и заманивать юных простаков на службу отпала, сержант выплескивал злобу на всех и каждого.

Застыв по стойке "смирно", Шарп смотрел, как сержант развязывает тряпицу, защищавшую замок ружья от вездесущей красной пыли. Оглядев замок и не обнаружив ничего, к чему можно было бы придраться, Хейксвилл повернулся с ружьем к солнцу. Еще раз придирчиво все осмотрел, взвел и спустил курок, но уже в следующее мгновение утратил к оружию интерес, заметив приближающуюся к голове колонны группу офицеров.

– Рота! – рявкнул он. – Рота! Смирррно!

Солдаты сомкнулись, подтянулись и выпрямились, повернувшись к трем проезжавшим мимо офицерам. Хейксвилл замер в почти гротескной позе: ноги напряжены, голова и плечи отведены назад, живот выпячен, руки согнуты так, что локти почти касаются друг друга внизу спины. Другая рота 33-го Королевского полка осталась стоять как стояла. Такое проявление небрежности не произвело тем не менее никакого впечатления на старого служаку, который, стоило офицерам проехать мимо, прокричал роте команду "вольно" и снова принялся изучать мушкет Шарпа.